Борис Жуков - Дарвинизм в XXI веке

Современные зеленые растения содержат в своих клетках как митохондрии, так и хлоропласты, являющиеся потомками двух разных групп симбиотических бактерий (соответственно, альфа-протеобактерий и цианобактерий). Таким образом, они — результат объединения трех разных организмов. Но, разумеется, это объединение было не одновременным: хлоропласты появились в клетках гораздо позже митохондрий.

Разделение эволюционирующего штамма бактерий на взаимополезные «клады» в эксперименте Ричарда Ленски, о котором говорилось в предыдущей главе, показывает, что это правило все-таки не абсолютно. Однако не будем забывать, что это явление наблюдалось не в природной экосистеме, а в лабораторном эксперименте, исходные условия которого заведомо и очень сильно отличались от естественных.

Понятие «неонтология» объединяет все разделы биологии, изучающие ныне живущие (рецентные) организмы.

Известно целое семейство мелких саламандр ( Plethodontidae ), у которых легких нет вовсе, а весь газообмен идет исключительно через кожу. Семейство насчитывает около 380 видов, широко распространенных в субтропическом и тропическом поясах мира.

Отряд жесткокрылых (в просторечии — жуков) отличается тем, что передняя пара крыльев у них преобразовалась в жесткие надкрылья , неподвижные во время полета. Здесь речь идет о второй паре крыльев — той, на которой жуки летают, если вообще летают.

Исключение составляют некоторые плейстоценовые виды, обитавшие в умеренном и холодном климате: при определенных условиях захоронения в их останках сохраняются фрагменты ДНК достаточного размера и полноты, чтобы по ним можно было реконструировать полный геном. Изучение таких геномов позволяет не только уточнить родственные связи этих существ, но порой и открыть новые виды (см. главу 21). Однако в плейстоценовой флоре и фауне нет организмов, систематическое положение которых было бы абсолютно непонятным.

Строго говоря, Шлейхера вдохновила не столько книга Дарвина, сколько работы его последователя — уже знакомого нам Эрнста Геккеля, породившие в зоологии и ботанике настоящий бум реконструкций вымерших или еще не обнаруженных «предковых форм» тех или иных групп живых существ.

Сегодня эту языковую семью принято называть афразийской.

Это не совсем верно для так называемых креольских языков, развивающихся из пиджинов— стихийно складывающихся межъязыковых жаргонов типа «твоя моя не понимай». Креольские языки могут не только сочетать в себе черты двух языков-предков, но и обладать особенностями, не присущими ни одному из них. Но в описываемое время лингвистика почти не интересовалась такими языками.

В конкурентные отношения могут вступать также разные языки, и эта конкуренция может приводить к полному вытеснению и вымиранию того или иного конкретного языка. Однако исход такой конкуренции определяется не свойствами самих языков-конкурентов, а отношениями между теми группами людей, которые на них говорят. Современные валлийцы и шотландцы говорят по-английски не потому, что этот язык более совершенен, чем их исходные кельтские языки, а потому, что говорящая на нем социально-историческая общность оказалась господствующей в политическом и культурном отношениях. Понятно, что это доминирование вряд ли было обеспечено преимуществами английского языка над кельтскими.

Это видно хотя бы из того, что современный разговорный русский язык широко использует именно в качестве звательного падежа специфические «укороченные» формы личных имен (как правило, уменьшительных), грамматически относящихся к первому склонению: «Вань», «Зин», «Саш», «Миш» и т. п. (благодарю доктора филологических наук С. А. Бурлак за указание на этот феномен).

Авторы, пишущие о сходстве биологической и лингвистической эволюции, обычно словно бы не замечают этой проблемы. «В то время как популяции генетически меняются посредством естественного отбора (а иногда и генетического дрейфа), человеческие языки меняются посредством лингвистического отбора (люди изобретают новые слова, которые им нравятся или для чего-то нужны) и лингвистического дрейфа (произношение изменяется вследствие имитации и культурной трансмиссии)» — пишет, например, уже знакомый нам профессор Джерри Койн. Вопросы, насколько словотворческая деятельность людей соответствует мутационному процессу, чем именно «новые слова» адаптивнее старых и как меняются нелексические стороны языка, профессор Койн не рассматривает.

См., например, великолепный разбор «исторического» состава русского слова «свинья» в лекции А. А. Зализняка.

Социолект — жаргон какой-либо профессиональной или/и социальной группы. Например, уголовный жаргон (феня), жаргон музыкантов, морской жаргон и т. п.

Причины этого в общем-то ясны: если биологическая особь получает гены только от своих родителей, то носитель языка («языковая особь») учится языку не только от родителей, но и от всех окружающих его носителей языка. Никакая социальная группа, проживающая внутри большой общности, никогда не может обеспечить такую степень изоляции от последней, чтобы дети вообще не слышали речи представителей других социальных групп — это возможно только при территориальной разобщенности.

Подробнее о неприложимости модели биологической эволюции к эволюции языка можно прочитать в статье С. А. Бурлак, которая так и называется — «Эволюция языка: почему к ней неприменим биологический подход?» ( https: // docs.google.com / document / d /1 mRBiIOjE 51 RLyEvBim 7 xE-Pq_wdKNSsax 1 M 4 b_ sezpk / edit ).

Попытка объяснить лингвистическую эволюцию «по аналогии» с биологической напоминает известный анекдот про объяснение принципа работы радио: «Представьте себе, что у вас есть собака длиной от Петербурга до Москвы, вы дергаете ее за хвост в Петербурге, и она лает в Москве. Это телеграф. А радио — это то же самое, только без собаки».

Строго говоря, оригинальная формулировка Спенсера была более аккуратной: он употребил слово fittest , которое на русский можно было бы перевести как «пригоднейший» или «самый подходящий». Но в русском переводе его максимы с XIX века закрепилось слово «сильнейший» — внесшее свою лепту в идеологические и этические недоразумения вокруг теории Дарвина.

Поразительным образом Фишер сделал из этого вывод не о несостоятельности социал-дарвинизма, а о том, что британской элите следует изменить свое репродуктивное поведение. Иными словами, если реальность противоречит теории, то исправлять следует не теорию, а реальность! Вот что может сделать предубежденность даже с выдающимися учеными.