Стивен Бухманн - Забытые опылители

Ранее мы отметили, что большинство так называемых «орхидных пчёл» эуглоссин не имеет жёстко ограниченных мутуалистических отношений лишь с единственным видом орхидей. Тем не менее, на многие виды этих пчёл наверняка окажет влияние утрата разнообразия орхидей из-за сведения лесов. Давайте допустим — вместе с экспертом по пчёлам-эуглоссинам Дейвом Рубиком — что от половины до трёх четвертей всех эуглоссин из неотропиков посещает орхидеи с некоторой частотой. В целом количество видов пчёл-эуглоссин на определённой территории может составлять от всего лишь 5 до целых 50, из которых от 15 до 30 видов активны в любой конкретный месяц. Основываясь на своих изысканиях в центральной Панаме, Рубик и его коллега Джеймс Акерман зарегистрировали 38 видов пчёл-эуглоссин, часто посещающих 51 орхидею. (Другие 19 видов пчёл не посещают их вообще или делают это редко. На отдельно взятом участке можно найти целых 24 вида орхидей.) Поскольку 36 из этих 38 видов пчёл были обнаружены на многих участках, их не обязательно ждёт вымирание, если будет уничтожен один из участков — но вот 11 видов самих орхидей могли бы исчезнуть. Однако 29 из этих видов пчёл посещают только один вид орхидей и потому будут особенно уязвимы, если та орхидея вымрет на всех этих участках.

Рубик и Акерман не обязательно видят коэволюцию орхидей и пчёл-эуглоссин находящейся в таком равновесии, что за каждой исчезнувшей орхидеей должна вымирать и пчела:

Орхидеи явно зависят от пчёл-эуглоссин в плане опыления, и многие из специализаций, возможно, возникли путём адаптации к определённым наборам опылителей. [Хотя нет] никаких свидетельств того, что эуглоссины [исключительным образом] зависят от орхидей из-за летучих химических соединений… виды, которые не переносят поллинии [орхидей], были немногочисленными. Эти данные подразумевают специализированную зависимость и, вероятно, указывают на то, что вид пчёл не может стать многочисленным, если у них нет хозяев-орхидей.

Если более трети (37,9 процентов) всех видов орхидей известно только из одного местонахождения, а свыше двух третей (68,2 процентов) обнаружено в трёх или менее местонахождениях, сведение леса возьмёт свою дань с многих географически ограниченных видов орхидей и пчёл-эуглоссин, зависящих от них. Если пчела обладает хотя бы частичной зависимостью от специфического вида орхидей, шансы на то, что она найдёт другие расположенные по соседству участки, где орхидея всё ещё могла бы существовать, очень малы. Если она не сможет переключиться на другую, менее специализированную орхидею для получения запахов, поллиниев или нектара, которые ей нужны, пчела неминуемо встанет на путь, ведущий к вымиранию.

И что ещё больше ухудшает положение, массовое уничтожение местообитаний — это не единственная угроза растениям и опылителям в странах с самым большим в мире биологическим разнообразием вроде Эквадора и Мадагаскара. Хотя многие из 26000 видов растений мира, которые находятся под угрозой исчезновения, уязвимы для бензопил, бульдозеров и плугов, их местообитания также могут деградировать или фрагментироваться более изощрённым путём. Леса могут деградировать, даже если их не вырубать подчистую, и результаты могут быть столь же разрушительными. В сухом лесу Ломас Барбудал в Коста-Рике биологи изучили разнообразие пчёл в нетронутых лесах, а затем вернулись 15 лет спустя, чтобы обнаружить, что этот же участок избежал сплошных вырубок, но не фрагментации. Они продемонстрировали, что разнообразие одиночных пчёл в тех местах снизилось из-за самых разнообразных факторов: потери душистых масел, которые требовались самцам пчёл для воспроизводства, потери гнездовых участков у самок, влияния пожаров на успех гнездования и потери источников нектара, критически важных для развития молодых пчёл. Среднее количество одиночных пчёл за один отлов, производившийся в тот же самый день года в том же самом месте, снизилось с 70 пчёл в 1975-м году до 37 в 1989-м.

Такое резкое и быстрое снижение богатства видового состава оказывается неожиданным, поскольку большинство моделей предсказывает задержку от 50 до 400 лет, прежде чем фрагментация местообитаний выльется в истребление или вымирание видов. Но всё равно эти самые модели предупреждают нас о том, что в итоге мы можем потерять не просто редкий вид, но также и некоторые из более преобладающих видов — те, которые осуществляют общий контроль над функциями экосистемы, а также виды, являющиеся самыми успешными в мире опылителями цветковых растений.

Нас тревожат результаты применения одной такой модели, разработанной Дэвидом Тилманом из Mиннесотского университета совместно с Робертом Мэем и другими в Оксфордском университете. Их модель фрагментации местообитаний пытается предсказать бремя вымираний, которое наше поколение передаёт другим поколениям, а также то, когда это бремя ляжет на их плечи в будущем. Они установили, что даже небольшое усиление фрагментации местообитаний угрожает множеству видов, особенно в таких местах, где большая часть местообитаний уже была фрагментирована. Их модель сравнивает последствия дополнительного разрушения местообитаний в тех случаях, когда уже было уничтожено 20 процентов растительности в рассматриваемой области. Если вы ускорите темп разрушения местообитания в этой области всего лишь на 1 процент, то темпы вымирания станут в восемь раз выше, если уже исчезло 90 процентов исходного растительного покрова, по сравнению с тем, когда было расчищено лишь 20 процентов защитного растительного покрова.

И всё же Тилман и его коллеги предупреждают нас о больших различиях в том, как проявляются последствия фрагментации местообитаний в тропических лесах по сравнению с лесами умеренного климата. В одном из разработанных ими сценариев моделирования разрушение всего лишь одной трети влажного тропического леса запустило вымирание 35 процентов от общего количества видов в этом месте. Большинство этих событий вымирания происходило не сразу же, а занимало до 400 моделируемых лет после того, как местообитание оказалось сильно фрагментированным. И напротив, та же самая степень разрушения уничтожила лишь 5 процентов от общего числа видов в лесу умеренного климата — но эти события вымирания произошли в пределах от 40 до 60 лет после фрагментации местообитания. В целом же более мелкие и многочисленные виды (вроде насекомых-опылителей) постепенно снижали свою численность в смоделированных лесах умеренного климата, тогда как во влажных тропических лесах потеря местообитаний значительно быстрее воздействовала на крупных позвоночных и на другие редкие виды.

Фрагментация местообитаний также усиливает подверженность опылителей воздействию агрессивных конкурентов, паразитов и болезней, а также пестицидов. «Фонд по борьбе с пестицидами» [18] В настоящее время организация носит название «Сеть действий по борьбе с пестицидами». — прим. перев. и другие организации выразили свою обеспокоенность последствиями бесконтрольного использования пестицидов и гербицидов в пяти из четырнадцати стран, обладающих самым богатым биологическим разнообразием: в Эквадоре, Индии, Бразилии, Малайзии и Мексике. Людям и животным в этих странах приходится в большей степени подвергаться воздействию гербицидов и инсектицидов, применение которых часто сопровождает расчистку лесов и осушение болот с целью сделать территории пригодными для сельского хозяйства и скотоводства. В Эквадоре, например, пятую часть из 6200 тонн пестицидов, импортированных в 1990 году, составляли химические соединения, которые вызывают нарушения репродуктивной функции у людей и других животных: паракват, карбофуран, дихлофос, эндосульфан, метамидофос, метомил, монокротофос и фосфамидон. С 1980 года продажи пестицидов эквадорским фермерам возросли более чем вдвое. Однако, как подтвердил один эквадорский агроном (который попросил остаться неизвестным), применение пестицидов редко контролируется в достаточной степени для того, чтобы уменьшить их воздействие на людей, полезных насекомых или других животных: «Продавать фермерам пестициды так, как это делается в Эквадоре — это всё равно, что давать стрихнин людям, которые не знают, что это такое».