Ли Дугаткин - Как приручить лису (и превратить её в собаку). Сибирский эволюционный эксперимент

Буквально за месяц до кончины Сталина Джеймс Уотсон и Фрэнсис Крик объявили о том, что им удалось расшифровать тайну строения молекулы ДНК и «взломать» генетический код. Они продемонстрировали объемную модель этой молекулы, согласно которой ДНК может быть описана как двойная спираль, нечто вроде спирально завитой лестницы. ДНК оказалась подобием микроскопической счетной машины, что позволило объяснить природу мутаций: они возникают из-за ошибок при копировании закодированного генетического текста.

В свете столь блестящего раскрытия тайны генетического кода лысенковские проклятия в адрес западной генетики могли восприниматься в лучшем случае как проявление постыдного невежества. К тому же его многочисленные попытки повышения урожайности зерновых на основе собственных методов полностью провалились. Следование рецептам Лысенко не привело к сколько-нибудь серьезному результату. Не удались и многочисленные эксперименты с подвоями, хотя Лысенко утверждал, что новая комбинация признаков, созданная путем прививки, будет унаследована потомством гибридных растений. Это тоже оказалось неверным. А вот западные ученые, приверженцы «буржуазной» генетики, смогли умножить урожаи, используя те методы гибридизации зерновых, с которыми советские ученые экспериментировали еще в 1930-х гг. – до того момента, когда Лысенко запретил эти исследования.

Теперь советские генетики сплотились против Лысенко. Еще в период могущества «народного академика» несколько ведущих генетиков страны вступили в открытую борьбу с его сторонниками. Теперь и Дмитрий Беляев встал в один ряд с этими крупными учеными, в первую очередь как специалист, достигший выдающихся успехов в селекции пушных зверей с особо ценным мехом. В моду стремительно входил норковый мех, и Беляев в своей исследовательской лаборатории выводил новые породы этих зверей, отличающиеся необычным окрасом – кобальтово-голубым, сапфировым, топазовым, бежевым и даже жемчужным. Дмитрий опубликовал впечатляющую научную статью, объяснявшую происхождение белых пятен на мордах некоторых лис. Они появлялись из-за активации особых генов, долгое время находившихся в «спящем» состоянии.

Слава о его достижениях росла. Беляева стали наперебой приглашать выступить с лекцией. Он умел очаровать аудиторию своей юношеской энергией, красноречием, статным обликом и уверенностью в себе. Многие из слышавших его вспоминают, что он, едва взойдя на кафедру, сразу же завоевывал общее внимание независимо от того, большой был зал или маленький. Вспоминают, что Беляев обладал какой-то мистической способностью улавливать настроения и чувства аудитории; казалось, что он способен войти в прямой контакт с каждым из слушателей.

В один из подобных моментов мощь и целостность его личности как ученого смогли произвести огромное впечатление и на элиту советского научного сообщества. Это случилось в 1954 г. В то время Лысенко и его сторонники в борьбе за ускользающую из их рук власть организовали серию лекций с целью дискредитировать Беляева. Они проходили в московском Политехническом музее, в его главном лекционном зале, похожем на большую пещеру, – одном из самых престижных мест для научных чтений.

К тому моменту, когда Дмитрию дали слово, зал был набит битком. Атмосфера наэлектризовалась. В публике знали, что сторонники Лысенко нарочно позвали Беляева, чтобы публично его унизить. Это была излюбленная тактика Лысенко – посылать своих клевретов на открытые лекции, чтобы сгонять с трибуны докладчиков, выкрикивая в их адрес оскорбления. Нередко, когда начиналась перебранка между выступающими и слушателями, такие лекции превращались в настоящие вакханалии крика.

Дверь, ведущая на сцену, открылась. Беляев вышел быстро, неся охапку великолепных шкурок лисиц и норок. Как вспоминает его коллега, наблюдавший все из зала, Дмитрий водрузил эти меха на кафедру и такая демонстрация его научных достижений произвела эффект на аудиторию. В зале тут же наступила мертвая тишина, и Беляев начал свою лекцию глубоким резонирующим голосом. Наталья Делоне, которая была в тот день в музее, вспоминает, что «это был человек-оркестр, а доклад его звучал, как пьеса для органа».

С гордо поднятой головой, глядя прямо на слушателей и приковывая их внимание, Беляев царил в аудитории. Он бесстрашно рассказывал о своих открытиях в области селекции, как будто генетика не была еще на правах запретной науки. Ничуть не страшась Лысенко, он открыто бросал ему вызов. И так вел себя человек, которого в этот день предполагалось прилюдно унизить. Тогда Беляев понял, что может открыто говорить о том, какой вред приносит Лысенко советской науке, хотя мало кто в те времена мог позволить себе что-то подобное.

Беляев снискал такое уважение к себе, что уже через несколько лет занял достаточно высокое положение в науке, чтобы приступить, наконец, к реализации давно задуманного им полномасштабного эксперимента. В 1957 г. один из самых ярких оппонентов Лысенко Николай Дубинин был назначен директором вновь созданного Института цитологии и генетики. Институт был частью огромного исследовательского центра в новосибирском Академгородке. Дубинин уговорил Дмитрия оставить работу в Москве и перейти в его институт на должность заведующего лабораторией эволюционной генетики.

Академгородок создавался неподалеку от Новосибирска, в месте, получившем название Золотая долина. Согласно расхожему представлению, Сибирь – это холодная пустыня, покрытая толстым слоем снега, и действительно, зимы там крайне жестоки, столбик термометра может порой опускаться ниже –40 °С. Но весной и летом в Золотой долине обычно тепло и солнечно. Хотя большая часть Сибири, если не считать разбросанных тут и там поселков и деревушек, практически безлюдна, Новосибирск был одним из крупнейших городов СССР, с населением, достигавшим почти миллиона жителей. Это делало его прекрасным местом для строительства научного комплекса, нуждавшегося в многочисленном вспомогательном персонале. А вот ученых еще предстояло туда привезти.

Несколькими десятилетиями раньше Максим Горький описал выдуманный им «Город Науки»: «Ряд храмов, где каждый ученый является жрецом, независимо служащим своему богу… где изо дня в день зоркие, бесстрашные глаза ученого заглядывают во тьму грозных тайн, окружающих нашу планету». Мечтая о таком оазисе для ученых, Горький видел в нем «кузницы и мастерские, где люди точного знания, кузнецы и ювелиры, куют, гранят весь опыт мира, превращая его в рабочие гипотезы, в орудия для дальнейших поисков истины» {25} 25 Горький М. Наука и демократия // Вестник знания . 1928. № 5. .