Владимир Крупин - Так начиналось…

Генетика не очень-то вдохновляла практических работников. Агроном требовал от селекционера: дайте скорее новый сорт — урожайный, стойкий в мороз и в засуху, в эпидемию и в слякоть.

Генетика — точная наука. Ее представители честно отвечали: новый сорт будет через 10–15 лет. Подождите! Или загляните в вировскую коллекцию: она поможет отобрать и вывести нужный сорт побыстрее.

Ждать милостей от природы — значит отрицать Мичурина, твердили борцы с генетикой. «Отфутболив» подальше точные методы исследования, они выдвинули лозунг: даешь новый сорт за одиннадцать месяцев. (Практика самого Мичурина, который на выведение сортов даже однолетних растений тратил долгие годы, была почему-то забыта.)

Идеи архиреволюционного, чуть ли не мгновенного преобразования и сортов и всего сельского хозяйства заодно выглядели заманчиво. Но они не имели под собой реальной почвы в биологии. Идеологи моментального преобразования природы надеялись произвести революцию в сортовом деле, опираясь на старинный (эволюционный) метод в селекции. А разве может взлететь в небо космическая ракета, заправленная дровами?

Одиннадцать месяцев отбора плюс пять лет сортоиспытания, конечно же, ничего не дали социалистическому сельскому хозяйству. Ну что ж, неудачи неизбежны в каждом новом деле.

И пока вировцы тратят время и валюту на поиски неведомых сортов, их противники выдвигают ошеломляющую идею. Яровизация! Вот оно, новое слово в науке. Стоит только крестьянину прояровизировать — замочить — семена перед посевом, как он получит ощутимую прибавку в урожае — шесть пудов с гектара. Не меньше! Без генетики, без селекции, вообще без какой бы то ни было науки!

Яровизация с помпой внедряется в производство… Размах опыта колоссален, он охватывает десятки тысяч хозяйств. Под шум рекламы яровизаторы принимаются поучать генетиков. «Забудьте Менделя, забудьте Моргана — они заведут вас в болото постепенновщины. Разве можно с таким идейным багажом что-нибудь пообещать практике? А вот мы обещаем: за полтора-два года коренным образом переделать земледелие!»

«Новое слово» оказалось на поверку пустой фразой: замачивание семян не принесло обещанных благ колхозникам. Но фразеры от науки не унимались. «Геноцентры? Зачем они вам, академик Вавилов? Генов ведь нет. А поскольку нет генов, то зачем изучать центры их происхождения?»

Что руководило новоявленными оракулами? Закономерное стремление быть первыми в своей области знания или обычная зависть к достижениям соперника?

Думается, что дело не только в личных качествах вавиловских оппонентов.

Борьба идей в биологии отражала ломку общественных отношений в деревне. За левой фразой, как правило, скрывался мелкий хозяйчик. Неспособный проявить, по оценке Ленина, ни выдержки, ни организованности, ни дисциплины, ни стойкости, он мечтал поскорее проскочить через трудности будней. Крайняя революционность, с одной стороны. И анархизм, неустойчивость революционности — с другой.

Анархизм в науке неизбежно приводит к отрицанию фактов. Отрицая же факт, исследователь неизменно скатывается к обскурантизму.

С обскурантом спорить трудно, особенно если он рядится в тогу новатора. И все же Н. И. Вавилов каждый раз вступал с подобными оппонентами в полемику, противопоставлял их безапелляционности и раздражению хладнокровие и факты. Хладнокровие исследователя в нем органически сочеталось с темпераментом бойца.

— На костер пойдем, гореть будем, но от убеждений своих не откажемся! — сказал он однажды. И это не просто слова, это жизненная программа, которой академик Вавилов следовал до конца дней своих.

Убеждения ученого строятся на достоверных фактах науки и жизни. Шаг за шагом, терпеливо и настойчиво Вавилов собирал доказательства своих теорий, вел непримиримую борьбу за материализм в биологии.

— Впереди неоткрытые Америки! — этими словами Николай Иванович Вавилов закончил одну из своих лекций в 1924 году. Он рассказывал в ней о центрах культурных растений, о своей программе поиска новых сортов. Он обещал слушателям, что в центрах будут найдены десятки видов злаков и бобовых, овощей и плодов.

Отправляясь в первые экспедиции, советские охотники за растениями рассчитывали найти такие виды, которые помогут поправить ослабленное войной крестьянское хозяйство. Запустение полей сказывалось и на урожайности и на качестве товарной продукции.

Второй хлеб России — картофель — за годы разрухи помельчал и от недостатка удобрений, и от худой агротехники, и от болезней.

Сергей Михайлович Букасов, изучая с 1919 года коллекцию сортов картофеля, пришел к выводу, что в ней нет стойких образцов. Каждый из вредителей — нематода и колорадский жук, вирусные болезни и фитофтора — был грозой для любого сорта коллекции. Особенно пугала фитофтора — самая распространенная в сельском хозяйстве болезнь. В шестнадцатом году она съела 4/ 5урожая во Франции. Эпидемия перекинулась через границы: в Германию, в Польшу, в Чехословакию. Картофельные поля Белоруссии стали чувствовать смертельное дыхание вредителя.

«Влить в старые сорта земляного яблока свежую кровь!» Такая цель была поставлена перед экспедицией С. М. Букасова и С. В. Юзепчука, снаряженной вавиловским институтом за океан.

Латинская Америка для первой экспедиции ВИР была выбрана обдуманно. Ознакомившись в резервациях США и в музеях Европы с индейской земледельческой культурой еще в 1921 году, Вавилов твердо рассчитывал, что посланцы института найдут там кое-что полезное. Подтвердится ли предсказание советского ботаника и на этот раз? «Чудесное пророчество есть сказка. Но научное пророчество есть факт», — сказал однажды В. И. Ленин. Вавиловское пророчество о центрах культурных растений оказалось и фактом и чудесной сказкой.

«Папа» (так называется на языке кечуа картофель) прибыл к нам из-за океана. Через сорок лет после открытия Америки его привезли в Европу испанцы. Все четыре столетия после открытия картофельной Америки Европа знала только один вид его — Соланум туберозум.

К началу революции в России под эту культуру было отведено 4 миллиона гектаров земли. Папа картофель стал одним из основных пищевых продуктов населения.

Искатели земляного яблока рассуждали довольно просто. Картофель пришел из Латинской Америки. Там и должны быть найдены новые разновидности Соланум туберозум. А может быть, удастся найти и его диких сородичей? Дикари, как известно, более устойчивы против болезней. А тогда скрещивание плюс отбор; снова скрещивание — и мы получим искомое.

И вот Анды. Индейская хижина. Знакомый аромат отварной картошки. Туземец протягивает ботанику клубень. Но что это? Совсем не то, что ищут исследователи. Как он называется? «Папа амариля» — желтый картофель, отвечает индеец. Ну что ж, наберем образцов и запишем: открыт новый вид картофеля.