Со Ёсон - Мозг и разум в эпоху виртуальной реальности

Вундт же говорит об ощущениях, которые сопровождают мышечную и нервную деятельность, поэтому, даже если парализованный человек попытается двинуть какую-то часть своего тела, он может почувствовать соответствующие ощущения, хотя осуществить само движение у него не получится [120] Anne Meredith Stiles, Neurological fictions: Brain science and literary history 1865–1905, University of Califomia, Los Angeles 2006 ixx c.; (Прим. автора) Вундт твердо убежден в существовании связи между сознанием и телом. Например, он считает, что сумасшествие вызывается повреждениями или расстройствами головного мозга. . Теория Вундта тщательно переосмыслена в труде Джеймса «Психология» (1908). Усилия, направленные на то, чтобы что-то сделать, двигают грудные мышцы, голосовые связки, дыхательные мышцы и т. д. Однако такие усилия осознаются нами только благодаря движению мышц и деятельности нервов. Кроме того, мы можем их осознавать, потому что направление подобных усилий центростремительное.

Как считает Джеймс, чем больше мы стараемся совершить движения, тем больше в рамках движения будет задействовано мышц. То есть область тела, задействованная в этом процессе, увеличивается. Например, если вы сжимаете кулак, ваши ощущения сначала будут только в кисти. Затем ощущения переходят от кисти к руке, затем к плечам, затем сильнее напрягаются ноги и закрывается рот. Таким образом, мы чувствуем, что единственное и вроде бы ограниченное областью кисти чувство в итоге распространяется по всему телу. Это можно назвать изменением чувственного объема. В этом контексте можно сказать, что это действительно является увеличением объема испытываемых нами чувств.

Кроме того, мышечное движение выходит за рамки простого увеличения количества задействованных мышц и проходит ряд качественных изменений, они могут превзойти чувство усталости, боли и не только. Люди осознают не только качественные изменения, но и количественные. Крайне важно добавить, что качественный аспект восприятия не может быть определен количественно, например, как протяженность или размер.

В частности, у нас есть привычка мыслить и определять вещи в рамках пространства. Количественный и качественный характер восприятия меняется, и в этих изменениях не возникает различий в эмоциях или усилиях. Полученные выражения являются продолжительными и могут быть определены как внимание, гнев, страх, радость, боль, страсть, желание и т. д. Эти процессы сопровождаются физиологическими явлениями и движениями, а также, безусловно, сознанием. Усилия, которые возникают, когда мы фокусируем внимание, часто сводятся к ощущению мышц. В частности, если мы пытаемся что-то вспомнить, мы чувствуем как бы некоторое давление на свою голову. Движение мышц является частью этого процесса, а не причиной или следствием сознания.

Кроме того, когда мы испытываем сильные эмоции, такие, как гнев, страх, радость, боль, страсть, желание и т. д., у нас могут проявляться и функционировать только физиологические явления. Итак, Джеймс утверждает, что основой для этих эмоций служат телесные ощущения. Бергсон, с другой стороны, обращая внимание на деятельность сознания, которое проводит самоанализ испытываемых бурных эмоций, утверждает, что они смешиваются с сознанием. Если человек испытывает страх, исключая физиологические явления, сознание, стремящееся избежать каких-либо опасностей, срабатывает более четко.

Как описано выше, интенсивность бурных эмоций уменьшается благодаря самоанализу. Таким образом, в конечном счете, ощущение бурных эмоций превращается в мысли или воспоминания. Первоначально сенсорные эмоции могут задействовать мышцы и проявляться в движениях, но в процессе самоанализа или рефлексии они теряют свои физиологические качества. Эмоции, которые остаются и после самоанализа, более продуманны и практически полностью отличаются от чистых эмоций. Но эмоции не являются прямым следствием того, что их вызвало, поэтому интенсивные или рациональные, поверхностные или продуманные эмоции нельзя обсуждать в одном и том же контексте.

Джеймс признает ценность психологии с точки зрения выявления связи между телом и сознанием, но с материалистических позиций он критикует раннюю психологию той эпохи, когда провозглашалось единство тела и сознания.

Ментальные явления, конечно, не могут быть изучены в отрыве от физической среды, (…) и величайшая ошибка более ранней рациональной психологии заключается в возвышении души до абсолютного духовного существа. [121] William James, Psychology, Henry Holt, New York 1908, 3: Mental facts cannot be properly studied apart from physical environment (…) the great fault of the older rational psychological was to set up the soul as an absolute spiritual being.

Поэтому Джеймс ушел с головой в изучение функциональных отношений между разумом и телом. Он пошел по пути, отличному от идеалистической философии, которая рассматривает душу как священное и неприкосновенное абсолютное царство. Тем не менее, он не говорит о единстве воли и тела, как Вундт.

В психологии конца XIX века спорным оставался вопрос о том, что является причиной действия, душа или воля, а также не является ли этим источником бессознательное. То была эпоха, когда душа функционально понималась в рамках материализма и позитивизма. Помимо этого, тогда существовала теория Декарта, которая нарушала неприкосновенность и абсолютность разума, утверждая, что душа располагается в шишковидной железе мозга, но она требовала доказательства с помощью вскрытия или соответствующих экспериментов. Кроме того, с материалистической точки зрения было много подходов к разуму, но проблема заключалась в том, что ни у кого не получалось показать какие-то точные результаты. Некоторые физиологи с неврологической точки зрения даже считали мозг просто «бездушной машиной» [122] Anne Meredith Stiles, Neurological fictions: Brain science and literary history 1865–1905, University of Califomia, Los Angeles 2006, 1c.; soulless machine. . В то же время утверждалось, что люди являются ни чем иным, как результатом определенных физических состояний и взаимодействий. Кроме того, традиционно разделяемый всеми тезис о том, что люди были единственными творениями Бога, в ту эпоху ставится под сомнение.

Дискурс о мозге развивается не только в научном и медицинском аспектах, но и в рамках политического пространства. В Германии, например, в 1911 году основали Институт фундаментальных наук, названный в честь кайзера Германской империи Вильгельма Гезельшафта (Kaiser Wilhelm Gesellschaft), что фактически дало начало эпохе так называемой «большой науки», где инициаторами научных исследований стали промышленные предприятия, государство и крупные исследовательские центры, а не университеты. Патроном науки тогда стал сам император Вильгельм Второй, который стремился к обогащению и укреплению национального германского государства, образовавшегося после воссоединения Германии. Благодаря этому к 1918 году в Германии появилось уже пять нобелевских лауреатов, в том числе Альберт Эйнштейн и Макс Планк. Появление высшей власти непосредственно на церемонии открытия указанного выше Института было также признаком того, что наука может быть инструментом политики [123] H. Schulze, Germany: A New History, пер. Пан Сонван, Изд. Чживасаран, 2000. С. 199. . Однако ученые подвели черту, сказав, что их исследования явно не носят политический характер, устремляя свой взор в настоящее, а не в прошлое или будущее.