Стивен Хёрд - Усоногий рак Чарльза Дарвина и паук Дэвида Боуи. Как научные названия воспевают героев, авантюристов и негодяев

Недалеко от деревни Феррихилл, на северо-востоке Англии, находится известняковый карьер. Под ценным известняком там лежит слой мергелевых сланцев – мелкозернистая, тонкослойная горная порода, богатая органическим материалом и полная окаменелостей. Эта геологическая формация образовалась около 255 млн лет назад, когда большую часть нынешней Северо-Западной Европы покрывало неглубокое море. В начале XIX в. в сланцевом слое этого карьера часто находили окаменелости, среди которых попадались весьма необычные рыбы. Одной из самых странных окаменелостей была рыба с трехлопастным хвостом, броней из толстой костной чешуи и крепкими, напоминающими лапы плавниками. Она не была похожа ни на одну известную рыбу, и в 1839 г. выдающийся швейцарский зоолог, геолог и гляциолог Луи Агассис назвал ее целакантом ( Coelacanthus granulosus ). Таким образом, была найдена новая ветвь эволюционного древа [79] В 1839 г., за двадцать лет до выхода главной книги Дарвина, это не было ясно еще никому. К тому же лично Агассис оставался антиэволюционистом до последнего. – Прим. науч. ред. , по-видимому давно вымершая. В течение следующего столетия все больше и больше окаменелостей целакантов стали находить не только в этом карьере в Англии, но и по всему миру. Сегодня известно около 80 ископаемых видов целакантов, существовавших на протяжении примерно 300 млн лет истории Земли, – от австралийской окаменелости возрастом 360 млн лет до окаменелостей из юго-восточной части Соединенных Штатов, возраст которых составляет всего около 66 млн лет. Эти самые «молодые» окаменелости относятся к виду гигантских рыб длиной 3,5 м, который исчез из ископаемой летописи вместе с динозаврами и тысячами других невезучих видов при массовом вымирании в конце мелового периода.

В 1839 г. открытие вымершего вида не вызвало удивления, однако всего 50 годами ранее все было бы по-другому. Когда в XVII и XVIII вв. окаменелости начали привлекать серьезное внимание ученых, они манили загадочностью и в то же время приводили в замешательство. Что они собой представляют и как оказались в толще горных пород? Осознание того, что окаменелости – это остатки организмов, которые жили и умерли когда-то давно, вызывало не меньше вопросов, чем давало ответов. Когда жили эти организмы? Почему мы находим окаменелости моллюсков и рыб на горных вершинах и остатки представителей тропических видов в Англии с ее умеренным климатом (а потом и вовсе на Аляске и в Антарктиде)? И как следует воспринимать ископаемые существа, которые не похожи ни на один из ныне живущих видов?

Вот эти неизвестные виды и представляли собой самую большую проблему. В эпоху до революционной работы Дарвина сама возможность существования вида, который когда-то жил, а потом исчез, сильно обескураживала. Если все живое сотворено Богом (в чем почти ни у кого не было сомнений), то зачем понадобилось Творцу сначала создавать какой-то вид, а потом уничтожать его? И поскольку во всем множестве живых существ, казалось, просматривалась некая степень упорядоченности (сходство между видами на протяжении тысячелетий побуждало натуралистов классифицировать их, укладывая в разные иерархические системы вроде средневековой Великой цепи бытия), то разве не досадно было, что вымершие виды нарушали эту стройную картину, создавая в ней разрывы? И наконец, если виды могут вымирать, то разве жизнь на Земле не будет постепенно угасать, чтобы в конце концов исчезнуть окончательно? Все эти тревожащие вопросы заставили большинство натуралистов воспринимать незнакомые окаменелости как свидетельство того, что подобные существа все еще живут где-то в неизведанных уголках мира: динозавры в дебрях африканских джунглей, аммониты в глубинах океана. Выдающийся французский зоолог Жорж Кювье неопровержимо доказал, что некоторые окаменелости представляют собой виды, которые исчезли навсегда. Неоспоримые доводы в пользу своей концепции вымирания Кювье привел в статье 1796 г. об ископаемых слонах. Если коротко, то он убедительно показал, что ископаемые мамонты и мастодонты явно отличаются от обоих видов современных слонов, и подчеркнул, что, если бы мамонты все еще жили на Земле, мы бы о них, несомненно, знали. В конце концов, мамонты – существа крупные и весьма заметные.

Таким образом, благодаря работе Кювье Агассис смог описать ископаемых целакантов как вымершие виды из глубин земного прошлого. Если целаканты процветали в течение 300 млн лет, а потом исчезли вместе с динозаврами (хотя Агассис не знал точных временны́х масштабов), это, вероятно, вызывало разочарование, но отнюдь не удивление. Никто не искал живых целакантов, так же как никто всерьез не ищет живых динозавров. И когда южноафриканское рыболовецкое судно выловило живого целаканта в 1938 г., это стало зоологической сенсацией века.

В открытии современного целаканта ключевую роль сыграли три человека: капитан рыболовецкого судна, химик, страстно любивший рыб, и молодая хранительница музея. Первый поймал рыбу, второй определил ее и дал ей название, но важнее всех была роль третьей. И современный вид целакантов теперь носит ее имя: Latimeria chalumnae .

Марджори Куртене-Латимер родилась в 1907 г. в Ист-Лондоне (Южная Африка). В детстве она увлекалась птицами: в 11 лет объявила, что когда-нибудь напишет о них книгу, а тем временем собирала коллекцию перьев и яиц. Ее также очаровал маяк на острове Бёрд (Птичьем острове), который иногда по вечерам был виден из окна ее спальни. В молодости она была недолго помолвлена с человеком, не одобрявшим ее «безумного увлечения собиранием растений и лазанием по деревьям за птицами» [80] Цит. по: Weinberg 2000:11. . Он выставил ей ультиматум: природа или он – она раздумывала недолго. Ее самой большой мечтой было работать в музее, но тогда не многие музеи набирали персонал и еще меньше были готовы нанять женщину, поэтому в 1931 г. она поступила на курсы медсестер. Однако буквально за несколько недель до начала занятий друг-натуралист предложил ей принять участие в конкурсе на должность хранителя нового музея, создававшегося в Ист-Лондоне. На собеседовании она поразила совет музея знаниями о южноафриканской гладкой шпорцевой лягушке, и ее приняли на эту должность. Поначалу ей было особенно нечего курировать: вся коллекция музея (по ее же словам) состояла из шести чучел птиц, кишащих жуками, коробки с кусками камней, которые считались орудиями каменного века, что было весьма сомнительно, шестиногого поросенка в стеклянной банке, десятка гравюр с пейзажами Ист-Лондона и еще десятка – со сценами из войн между племенами коса и европейскими поселенцами. Она сожгла чучела, выбросила камни и стала собирать экспонаты с нуля, начав с более убедительных каменных орудий из собственной коллекции и яйца дронта из теткиной. (Действительно ли это яйцо дронта, неясно и сейчас, почти 90 лет спустя. Если это так, то это единственное неповрежденное яйцо дронта в мире.)