Юрий Чайковский - Эволюция как идея

Требуется, как сделано в космологии, выявить исходные положения, принять антропный (если вы дарвинист), либо антиантропный принцип, либо нечто третье, а остальное выводить как следствия из него, а также из опыта и наблюдения, пока не обозначится новая преграда познанию, требующая ввести новый принцип.

Один пример. Все труды по биопоэзу принимают тот постулат (чаще неявный), что из наличия генетического кода и пузырьков в водных растворах следует появление первых клеток в виде пузырьков, рост и деление которых управляется генами внутри них. Новейший известный мне такой случай — статья [Грачев, Зарицкий, 2015].

На самом деле это не только не очевидно, но возникновению такой конструкции не предложено никакой, даже сумасбродной, модели. Ее и не может быть, пока нет модели онтогенеза замкнутой оболочки. Ее-то и требуется построить, иначе акт рождения первой клетки останется козырем креационистов. Пока же замечу, что это был акт прогресса.

Чарлз Дарвин не видел ее вовсе: «Да сохранит меня небо от Ламаркова нелепого „стремления к прогрессу“» — писал Дарвин в 1844 г., и «небо» в самом деле охраняло его до самой смерти (1882 г.). Иногда он касался ее и в 3-м издании «Происхождения видов» даже дал ей заголовок «Предел, которого стремится достигнуть организация», но ничего определенного не сказал. (Анализ его разбросанных замечаний о прогрессе см. 4–88.) Его последнее к ней обращение («Орхидеи», изд. 1877 г.) осталось столь же неопределенным, сколь и прежде:

«В естествознании едва ли существует вопрос… на который труднее было бы ответить, чем на вопрос о том, какие формы следует считать высшими в той или другой обширной группе, потому что все они хорошо приспособлены»[Дарвин, 1950, с. 236–237],

причем дана весьма положительная отсылка к книге Генриха Бронна (1858 г.). Однако в книге Бронна сказано совсем иное — что усовершенствование есть другой процесс, не связанный с приспособлением.

СТЭ обходит проблему до сих пор, объявляя прогресс одной из форм приспособления. Но от прогресса никуда не деться, поскольку он в природе есть на самом деле: в ходе эволюции появляются организмы, более сложно устроенные, чем прежние. Притом многие плохо приспособлении, а потому не могли произойти в процессе приспособления.

Сама идея прогресса (или повышения организации в ходе эволюции) действительно принадлежала Ламарку. Он высказал ее в 1800 г. на лекции, назвав градацией , и напечатал в 1809 г. в своей знаменитой «Философии зоологии». Прогрессивным он счел всякое приближение к строению человека: «чем ближе стоит животная организация к организации человека, тем она совершеннее». Идею до него ясно высказал натурфилософ Жан Батист Робинэ (1768 г.):

«Рассматривая изумительно разнообразный ряд животных, стоящих ниже человека, я замечаю, как природа трудилась, ощупью продвигаясь вперед к этому замечательному существу, венчающему ее работу» [Робинэ, 1936, с. 505],

что само отчасти повторяло Аристотеля (О частях животных. Книга 2, гл. 10, 456а). Но об эволюции у обоих речи не было.

Для Ламарка главное в эволюции — усложнение животных в силу енутренней активности (вот первое отличие от Ч. Дарвина), и шло бы одно усложнение, если бы не превратности внешних обстоятельств. Мысль ясно выражена в «Философии зоологии»:

«Если бы природа создала одних только водных животных и если бы эти животные — все и всегда — жили в одинаковом климате, в однородной по составу воде, на одной и той же глубине и т. д. — очевидно, в организации этих существ наблюдалась бы правильная и равномерная градация» [Ламарк, 1955, с. 277].

На деле же, по Ламарку, градация то и дело прерывается и искажается процессами приспособления. Среда у него не ведет градацию, а лишь нарушает ее отклонениями от основного пути эволюции (идея, близкая к номогенезу). В этом второе главное отличие учения Ламарка от дарвинизма.

В 1811 г. идею прогресса воспроизвел Лоренц Окей в Германии, добавив к ней параллель с онтогенезом:

«Животные совершенствуются постепенно, присоединяя орган к органу, совершенно так же, как усложняется отдельный организм (в своем развитии). Животное царство развивается через умножение органов». «Основной целью развития природы является создание высших форм жизни, венцом которой является человек» (цит. по книге: [Райков, 1969, с. 128]).

Окей был весьма популярен, и такое понимание прогресса вошло в оборот. Зоологу Карлу Бэру было тогда 19 лет, но вскорее он уже состоял с Океном в переписке, да и сам Ламарка читал. В его рукописи 1822 года, как и у Ламарка, читаем [Бэр, 1959, с. 394]:

«Если мы проследим взглядом весь ряд развития, то мы обнаружим…, что в следующих друг за другом образованиях органического мира обнаруживалось все большее приближение к человеческому строению, что означает все большее совершенствование».

В 1834 г. на докладе в Кенигсберге Бэр сформулировал тезис:

«вся история природы является только историей идущей вперед победы духа над материей» [Бэр, 1924, с. 120],

и до конца дней его уточнял — в основном, в репликах и афоризмах. Это было еще почти по Ламарку, но не совсем. В самом деле, Ламарк 1815 г. писал иначе:

«Если бы природа была разумным началом, она могла бы желать, она могла бы изменять свои законы или, вернее, она вовсе не имела бы законов… Напротив, природа всюду подчинена постоянным законам, над которыми она не имеет никакой власти. Таким образом, несмотря на то, что ее средства беспредельно разнообразны и неисчерпаемы, она всегда действует одинаково при сходных обстоятельствах и не могла бы действовать иначе» [Ламарк, 1959, с. 244–245].

Это прямо-таки ошибочно: природа делает (не всегда, но часто) одно и то же разными способами (на чем и зиждится диатропика). Отвергать ее разумность на этом основании нельзя. Бэр видел природу иначе и в конце жизни (1876), уже слепой, диктовал:

«Для всей природы я всё же применяю понятие цели (Zweck) и должен признаться, что имею при этом в виду сущность, имеющую сознание и волю» (цит по: [Сутт, 1977, с. 19]).

В этом различии пониманий природы причина лишних споров, поэтому рассмотрим его подробнее. В 19-м веке в немецкой науке (она была ведущей) царил разнобой в понимании целесообразности, и Бэр отчасти навел порядок [Baer, 1983]. Он отделил понятие сознательно поставленной цели (Zweck) от понятия окончательного состояния (Ziel), завершающего направленный процесс. Стрела летит в Ziel, ничего не зная о Zweck стрелка [26] Бэр понимал термин «Ziel» широко: «Словом цель [Ziel] я обозначаю здесь не только результат всего движения (здесь — формирования), но я признаю непосредственно и принудительную необходимость, надо заметить, не случайную, но целенаправленную [zielstrebige]» (цит. по [Райков, 1961, с. 441]). . Отрицая Zweck за организмами, Бэр все-таки признавал ее за природой как целым, поскольку без этого отдельные цели (Ziele) как самих организмов, так и путей их развития были бы друг для друга случайны, т. е. нецелесообразны в целом. (Об этом см. также 4–90, с. 112–113.)