Жан Ролен - …А вослед ему мертвый пес: По всему свету за бродячими собаками

И вместо того чтобы рассказывать о своей экскурсии, занявшей вторую половину дня, во время которой мы в глаза не видели никаких китов да и ничего вообще, кроме монотонно темной морской синевы, чуть заметно колеблемой равномерными длинными волнами без единого буруна, без малейшего всплеска пены, да, отказавшись от описания этой убийственно нудной экскурсии, от которой я сохранил в подарок Марианне билет с пометкой «Годен для повторного использования», я решил поведать о своем участии в охоте на динго в компании Тони Мейо, колебался только, какой из двух версий финала отдать предпочтение, поскольку их назидательность неравноценна. Согласно первой, если вернуться к повествованию об этой истории в том пункте, где я ранее от него отвлекся, наша четырехколесная моторизованная колымага с трудом тащилась вперед по размокшей дороге, ее вращающийся прожектор беспорядочно шарил по земле и воздуху — Тони Мейо был слишком поглощен своими водительскими заботами, чтобы заниматься еще и им, — и освещал (точнее, грубо вырывал из мрака, чтобы тотчас погрузить обратно) случайные фрагменты пейзажа — недолговечные сезонные болотца, какие-то заросли, перепутанную крону дерева, из семейства акаций, называемых здесь мульга, каменистую прерию, усеянную шарами перекати-поля, по которой во всех направлениях разбегались кролики. Когда мы оказались на вершине холма, Тони Мейо выключил мотор, чтобы дать нам возможность в тишине полюбоваться на Млечный Путь. Затем мы продолжили свое земноводное продвижение, то на полной скорости мчась по отрезкам дороги, не пострадавшим от ливня, то буксуя в жидкой грязи, причем порой казалось, что машина вот-вот в ней утонет. «Если луч прожектора поймает глаза динго, — предупредил меня Тони Мейо, которому время от времени все-таки удавалось контролировать это устройство, — они сверкнут желто-зеленым блеском». По меньшей мере один раз мы едва не пристрелили по ошибке лису, впрочем, лисы относятся к завезенным на континент видам наряду с верблюдами, лошадьми, ослами, козами, свиньями, буйволами, кошками и собаками — короче, со всеми, кроме сумчатых, и в этом смысле ее также можно теперь причислять к «паразитам». Наконец в луче прожектора впрямь вспыхнула пара желто-зеленых глаз, Тони Мейо остановил машину, зарядил и нацелил свое ружье под патрон .303 British, между тем как динго, вскочив и напружинив лапы — когда мы на него наткнулись, он спал, — сделал несколько шагов в нашу сторону, будто ожидая, что мы привезли ему чего-нибудь поесть, потом повернулся и неторопливо потрусил прочь; тогда Тони Мейо толкнул меня, побуждая откинуться на спинку сиденья и не мешать ему просунуть дуло в окно с опущенным стеклом, потом он вскинул ружье на плечо, прицелился, выстрелил, промахнулся — чего доброго, умышленно, — а динго перешел в галоп и скрылся в чаще.

Согласно второй версии, все происходило в точности так же, кроме одной подробности: когда Тони Мейо выстрелил, динго упал на землю, перекувырнулся, пронзительно заскулил, однако затем вскочил, с виду невредимый, ринулся со всех ног прочь и пропал из виду. Так что в обоих случаях нет трупа, стало быть, и убийства не было. Сам же Тони, когда мы вернулись, просто и лаконично поведал супруге, что стрелял в динго, но не попал.

Опыты, которые проводили Дмитрий Беляев и Людмила Трут, отбирая среди черно-бурых лисиц менее диких и на исходе восемнадцати лет выведя путем подобной селекции животных, до странности схожих с собаками (они отзываются на свою кличку, переворачиваются на спину, чтобы их приласкали, забираются на колени Беляеву и Трут и даже тявкают), — эти опыты, по мнению профессора Андрея Гончарова, равным образом можно трактовать и как подтверждение, и как опровержение теории Коппинджера о превращении волка в собаку в зависимости от того, делаешь ли главный акцент на результатах этих экспериментов или на способе их осуществления. Сам Гончаров является известным специалистом по псовым в общем и в частности по волкам. Однако самый оригинальный раздел его трудов — тот, что посвящен бродячим собакам Москвы и ее окрестностей, поведение которых он изучает уже больше двадцати пяти лет. Начало его изысканиям в этой области совпало с подготовкой Москвы к Олимпийским играм 1980 года, когда в который раз дело не обошлось без попытки истребить бродячих собак. (С точки зрения последних выбор города, где их численность велика, в качестве очередной олимпийской столицы по меньшей мере в половине случаев может рассматриваться как катастрофа, ставящая под удар само их существование.) Пять лет спустя организация в советской столице Международного не то студенческого, не то просто молодежного фестиваля обернулась новыми собачьими гекатомбами.

Андрей Гончаров отмечает, что вследствие этих мер численность популяции крыс взрывообразно выросла, что побуждает признать за бродячими собаками роль отчасти положительную в деле сохранения здоровья населения, а также еще отчетливее выявляет странность приведенного выше утверждения Алана М. Бека относительно гармоничного совместного обитания крыс и собак, якобы замеченного им в бедняцких кварталах Балтимора. Присутствие бродячих собак также способно ограничивать проникновение лисиц и прочих диких хищников в городскую среду. С другой стороны, Гончаров доказывает, что бесконтрольное размножение бродячих собак при том, что численность волков резко упала, может обернуться конкуренцией между ними, а то и подменой второго из названных биологических видов первым, что в большом масштабе уже происходит в Румынии; относительно России Гончаров приводит в пример Хоперский заповедник, расположенный на одном из притоков Дона, где уничтожение волков практиковалось вплоть до середины восьмидесятых, когда были введены в действие защитные меры. Они несколько запоздали: коль скоро волки исчезли, территорию заповедника заполонили феральные собаки.

Ныне, по мнению Андрея Гончарова, численность бродячих собак на территории Москвы — около 30 000 (Михаил Булгаков в романе «Собачье сердце», опубликованном в 1927 году, говорит о «40 000 московских собак», что могло бы послужить примечательным свидетельством стабильности их численности, если не подозревать автора «Мастера и Маргариты» в том, что он взял эту цифру с потолка). Среди этих нескольких десятков тысяч собак Гончаров в ходе своих изысканий выделил четыре категории. Первая включает тех, что более или менее регулярно исполняют полезные для человека функции вроде охраны автостоянок или еще почему-либо оказываются нужны. Три оставшиеся разновидности отличаются большей или меньшей степенью зависимости от людей; всего теснее с ними общаются те собаки, которые выклянчивают себе пропитание в общественных местах, их Гончаров, следуя в своем анализе за Аланом М. Беком, изучавшим их искусство «культурного камуфляжа», определяет как «тонких психологов» — они, к примеру, умеют отличать в толпе тех, кого легче растрогать, обычно это дети или люди преклонного возраста. Самые трусливые из собак, избегая всякого контакта с человеком, предпочитают промышлять на свалках, а если представится подходящий повод, даже возвращаются к образу жизни диких хищников, подобно тем, что заселили Хоперский заповедник. С другой стороны, Гончаров подчеркивает, что перемены, происходящие в человеческом обществе, не остаются без последствий и в судьбе московских собак: они получили доступ на новые обширные территории, особенно на пустыри, занятые сорной растительностью или промышленным мусором, однако со временем их оттуда потеснило развивающееся градостроительство; они завязывают продолжительные отношения с непрестанно возрастающей популяцией нищих и бездомных, и наконец, они используют довольно значительный излишек пищи, попадающий на свалки вследствие роста уровня жизни — бедные хоть и беднеют, но содержимое продовольственной корзины среднего класса улучшилось с советских времен, да и умножившиеся при новом режиме рестораны и коммерческие фирмы вносят сюда свою лепту.