Айвен Сандерсон - Сокровища животного мира

От Калабара на север течет река, которую называют обычно Кросс-Ривер — Поперечная — имя, вполне подходя­щее для реки, которую то и дело приходится пересекать из-за многочисленных отмелей. Река внезапно поворачивает на восток и выходит за пределы Нигерии, на прилегающую территорию протектората Великобритании**, и там, разбив­шись на целую сеть проток, теряется в глубине непроходи­мых лесов. Вся территория к западу от реки изрезана вдоль и поперек автомобильными и железными дорогами, а к востоку простирается нетронутая, ничем не изуродованная Африка, такая, какой она была до того, как европейцы расползлись по ней во все стороны.

Но прежде чем продолжать, объясню вам, какими судьба­ми я вообще попал в Мамфе.

Некогда я был ребенком — очень маленьким ребенком, у которого было богатое — не знающее границ — детское вооб­ражение. Так уж случилось, что я появился на свет в Эдинбурге, а значит, свет этот был тусклый и серый, и кругом царила промозглая сырость. Потому-то я и рвался к солнцу с самого детства, так сказать, наперекор стихиям. А потом какой-то добрый дядя подарил мне книжку с картин­ками, где были пальмы и люди дремали на солнцепеке. Судьба моя была решена.

*Мамфе — город в северо-западной части современного Каме­руна, (Примеч. ред.)

** Имеется в виду Западный Камерун, находившийся в период экспедиции под мандатным управлением Англии. (Примеч. ред.)

У меня была любимая няня — она со мной до сих пор, — вместе со мной она гонялась летом за бабочками и учила меня произносить нараспев названия диковинных зверей, переворачивая одну за другой страницы книги, где росли пальмы. Получилось, что яркое солнце, зверье и пальмы как-то сплелись в моих детских мечтах и укорени­лись, как гибридное семя, упавшее на плодородную почву.

Должно быть, все мы можем докопаться до истоков собственной личности, если углубимся в воспоминания дет­ства, и все же в каждой из наших маленьких личных биографий обязательно натыкаешься на «мертвую зону». После того как семя брошено, оно словно спит под землей, до тех пор пока ребенок не попадет в школу и не научится приводить свои фантазии в соответствие с реальностью. В школе я узнал, что пальмы вместе с жарким солнышком охватывают толстое пузо земли наподобие пояса. На гори­зонте замаячило слово «тропики». Оно росло на глазах. Я почти поднял бунт — забросил свои обычные занятия и принялся с лихорадочным увлечением составлять список африканских антилоп. В итоге меня то силой, то лаской едва-едва «протащили» через обязательные экзамены. Нако­нец в один прекрасный день стараниями и страданиями ближних я оказался в завидном положении: перед тем как поступить в университет и вплотную заняться изучением своих зверюшек, я мог остаться на лишний год в школе или заняться чем-нибудь еще. Я выбрал «что-нибудь еще» и убежал из Европы, как кролик от выстрела. В то время мне было семнадцать лет — нежный, впечатлительный и увлека­тельный возраст, и мои чемоданы ломились от ловушек, сачков, инструментов для препарирования животных, — короче, от традиционного арсенала коллекционера.

Пересаживаясь с одного плавучего ковчега на другой, я наконец добрался до страны моей мечты. Вокруг, куда ни глянь, грустили пальмы, дремали коричневые люди, а белые люди обливались потом и бранились. И все было именно так, как я себе воображал, так что ни одна самая безудержная мечта моего детства не была обманута. Я отправился в путь по фиолетовым волнам, омывающим Восточную Индию, к цели своих мечтаний — Макассару[1]. Можно ли найти назва­ние более романтическое? Оттуда, увешанный ловушками, сачками и прочим снаряжением, я отправился вглубь страны, абсолютно убежденный, что труды великого Альфре­да Рассела Уоллеса найдут наконец-то свое завершение.

Тут на мой юношеский энтузиазм обрушился первый удар. Я трудился в поте лица днем и ночью, ставил ловушки, скрадывал зверюшек, снимал с них шкурки, набивал тушки, упаковывал. Трудности преодолевал с восторгом. А резуль­таты? Трезво оценить их я смог, лишь когда проделал обратный путь домой в тысячи миль и увидел все виды животных, добытых мной с таким трудом и мучениями, в сумрачном свете музейных зал. Чего я достиг? Не более чем повторения самых скромных достижений великого Альфреда Рассела Уоллеса.

Что-то явно было не так.

Мало-помалу до меня дошло, в чем тут дело. Научные методы коллекционирования животных безнадежно уста­рели.

Приобретя кое-какие знания, но не растеряв энтузиазма, я отправился в Кембридж. И то, что я там увидел и узнал, лишь подтвердило наполовину оформившиеся в моем мозгу теории. Один из профессоров сказал, что зоология прошла в своем развитии три стадии: «что, как и почему». Он объяснил, что благодаря усилиям несметной армии коллекци­онеров мы почти исчерпали ответы на вопрос «что». Весь животный мир планеты более или менее изучен и классифи­цирован, хотя небольшие пробелы остались и возможны находки какого-то количества новых видов. Теперь зоология перешла в стадию «как». Исследователи стали задаваться вопросом, как природа создает формы: вот почему универси­теты поощряли экспериментальную биологию и физиологию, отдавая им предпочтение перед «систематикой». А наиболее передовые ученые уже начинали интересоваться не только как природа действует, но и почему она действует именно таким образом. Теперь-то я понял, почему мне не удалось ничего добавить к той работе, которую Уоллес проделал в 1860 году. Я понял, почему дорогостоящие экспедиции возвращались одна за другой, почти не оправдав затрат. Я понял, почему ничего не известно и не написано о подлинном поведении животных в природе, если не считать тех, кото­рые можно увидеть или наблюдать в неволе в Европе и Америке, да и о них известно довольно мало. Я даже понял, по какой причине создается преемственная цепь переска­зов выдумок и неверных сведений о большинстве живот­ных.

Дело было в том, что никто не мог ответить на вопросы «как» или «почему» относительно поведения животных, исключая тех немногих, которые содержались в неволе. Только наиболее яркие отличия, подмеченные при сравнении высушенных или заспиртованных останков живых существ в музеях, были отражены в литературе.

Благодаря злоключениям в Малайе* я узнал, как можно это исправить — надо только убедить кого-то, что это практи­ческая, очень нужная и сравнительно недорогая идея. Игра началась всерьез.

* Территория бывшей английской колонии Малайи (на Малакк­ском полуострове), ныне в составе государства Малайзия. (Примеч. ред)

Организация экспедиции, если подумать, — дело довольно запутанное. Вас осаждают пугающие проблемы: куда ехать, что собирать, для кого собирать, где раздобыть денег, какое снаряжение закупить и где его достать. Эти задачи нелегко разрешить даже миллионеру. А для простого ученого они поначалу кажутся вообще неразрешимыми. Я довольно бы­стро понял, что, если хочешь доставить в непроходимый тропический лес настоящую портативную исследовательскую базу, придется обратиться к деловым методам, и. следова­тельно, прежде всего заняться проблемой капиталовложе­ний.