Кэролайн Криадо Перес - Невидимые женщины [Почему мы живем в мире, удобном только для мужчин. Неравноправие, основанное на данных] [litres]

Большинство арендаторов социального жилья в Новом Орлеане хотело – и надеялось – вернуться в свои дома после ликвидации последствий природной катастрофы, тем более что никто не отменял четырех крупных проектов строительства жилья в границах Нового Орлеана – The Bricks («Кирпичи»). Более того, по данным Министерства жилищного строительства и городского развития США, пострадавшее жилье не было разрушено до основания, и после очистки там вполне можно было бы жить. Но людям не суждено было вернуться в свои дома. Именно в тот момент, когда они больше всего нуждались в «доступном и в целом пригодном для проживания жилье в Новом Орлеане», было объявлено о финансировании сноса домов и строительстве на их месте новых. Эти новые дома были предназначены для людей с разным уровнем доходов, и лишь 706 квартир относились к категории социального жилья – вместо 4534 квартир в снесенных домах.

Как и проект We Will Rebuild в Майами, проектировщики в Новом Орлеане, судя по всему, поставили интересы бизнеса выше потребностей «теперь уже навсегда перемещенных лиц – в основном граждан с низким уровнем доходов и прежде всего чернокожих женщин». В ходе судебного разбирательства 2007 г. Управление жилищного строительства Нового Орлеана заявило, что провело опрос бывших арендаторов социального жилья и большинство опрошенных ответило, что они не хотят возвращаться в Новый Орлеан. Это заявление противоречило выводам Института исследований женской политики, и у многих возникло подозрение, что «решение о сносе домов, возможно, принималось не столько для ликвидации последствий стихийного бедствия и удовлетворения нужд пострадавших от удара стихии, лишившихся крова и получивших травмы людей, сколько для того, чтобы нажиться на перепланировке городской застройки».

Люди хотели вернуться в свои дешевые дома, построенные в рамках программы The Bricks, потому что, как и бразильские фавелы, эти дома были не просто жильем. Здесь сформировалась социальная инфраструктура, прикрывавшая недостатки жилья, построенного государством в духе laissez-faire . «Социальное жилье, может быть, было не лучшего качества, но зато каждая жившая в нем женщина заменяла мамочку кому-нибудь из соседей», – сказала одна бывшая арендаторша в интервью сотрудникам Института исследований женской политики. Когда женщин переселили, а дома снесли, соседи оказались вдали друг от друга, и социальные связи были разорваны. Поскольку мы не учитываем неоплачиваемый труд женщин, при строительстве нового жилья в очередной раз не была принята во внимание необходимость сохранения неформальных связей. Благодаря этим связям, возможным при старой жилищной программе, женщины, помимо всего прочего, чувствовали себя в безопасности и могли спокойно передвигаться по городу. «Район был не так уж плох, – вспоминает одна женщина, – потому что все друг друга знали и никто не боялся ходить по Клейборн-авеню и другим улицам Нового Орлеана».

Мобильность женщин, проживавших в домах, построенных в рамках проекта The Bricks, обеспечивалась также за счет регулярного автобусного сообщения и множества магазинов шаговой доступности. После сноса домов все изменилось. Многие переселенные женщины теперь не могут добраться до магазина пешком – ведь до него придется шагать несколько километров. Изменилось и расписание автобусов: если раньше они ходили с интервалом 15 минут, теперь их приходится ждать около часа. Одна женщина из-за этого лишилась работы. Так же, как и разработчики программы Minha Casa, Minha Vida в Бразилии, проектировщики жилья в Новом Орлеане, судя по всему, не считали приоритетной задачей обеспечение женщин с низким уровнем доходов транспортом, чтобы те могли добираться до работы.

Нет таких норм международного права, которые требовали бы учитывать мнение женщин при планировании мероприятий по ликвидации последствий стихийных бедствий (хотя, исходя из имеющихся данных, они, видимо, необходимы). Но что касается помощи пострадавшим от вооруженных конфликтов, то такая норма есть. Это резолюция 1325 (2000) Совета Безопасности ООН.

Эта резолюция призывает всех «действующих лиц» к поддержке участия женщин и «учету гендерной проблематики» во всех усилиях ООН по поддержанию «международного мира и безопасности». Она была принята в 2000 г. благодаря «продолжавшемуся не одно десятилетие лоббированию» борцов за права женщин [1276] https://www.theguardian.com/global-development/2015/jan/22/women-rights-war-peace-un-resolution-1325 . . Однако, хотя после ее принятия прошло уже почти 20 лет, в этом направлении мало что сделано. Прежде всего, данных все так же не хватает [1277] http://www.peacewomen.org/assets/file/NationalActionPlans/miladpournikanalysisdocs/igis_womeninpeaceandsecuritythroughunsr1325_millerpournikswaine_2014.pdf . , что само по себе вызывает сомнения в том, что принимавшие резолюцию государства всерьез намеревались выполнять ее. А те данные, которые у нас есть, почти не обнадеживают. За истекший после принятия резолюции период только две женщины выступали в качестве главных переговорщиков и только одна из них участвовала в подписании заключительного мирного соглашения [1278] https://www.cfr.org/womens-participation-in-peace-processes/explore-the-data . . Финансирование политики в области защиты прав женщин в зонах, пострадавших от вооруженных конфликтов, остается «недостаточным» [1279] https://reliefweb.int/sites/reliefweb.int/files/resources/UNW-GLOBAL-STUDY-1325-2015.pdf . , как и прогресс в выполнении базового требования включения женщин в состав всех делегаций на переговорах [1280] United Nations Security Council (2017) ‘Report of the Secretary-General on women and peace and security’. . Даже если женщин включают в состав делегаций, они составляют меньшинство членов и их не назначают на ответственные посты. По некоторым направлениям даже наблюдается регресс: в 2016 г. лишь половина подписанных мирных соглашений содержала положения, касающиеся гендерных проблем (в 2015 г. такие положения содержались в 70 % подписанных мирных договоров). На мирных переговорах в Афганистане в июне 2017 г. доля женщин в общем количестве участников составляла лишь 6 %. Среди посредников и лиц, уполномоченных подписывать соглашения, не было ни одной женщины.

Данных, говорящих о причинах внезапного отката в 2016-2017 гг., нет, но на возможную разгадку любезно указала одна из участниц неофициального круглого стола по проблемам женщин, мира и безопасности, организованного Институтом исследований женской политики в 2014 г.: «ООН и другие влиятельные игроки идут на поводу у тех, кто требует не включать женщин в состав участников переговоров. Если правительство какой-либо страны заявляет, что не хочет иметь дело с женщинами, международное сообщество отвечает “окей”» [1281] Clare Castillejo (2016), ‘Women political leaders and peacebuilding’, Norwegian Peacebuilding Resource Centre. . Как и при ликвидации последствий стихийных бедствий, приводятся разные оправдания подобного подхода: необходимость учитывать культурные особенности участников переговоров; боязнь, что из-за участия женщин переговоры могут затянуться; женщин лучше привлекать к работе уже после подписания соглашения. Но все они, в конечном счете, сводятся к одному и тому же припеву, который мы слышим уже не одно столетие: сейчас не до вас, мы займемся вами после революции.