Бартон Биггс - Вышел хеджер из тумана

Что касается приблизительно 40 менеджеров хедж-фондов в Breakers, то они представляли множество различных инвестиционных «религий». Каждый из нас излучал уверенность, несмотря на то что наши предполагаемые клиенты смотрели на нас с долей презрения и имели вид утомленных людей, которые уже сто раз слышали о любой мыслимой инвестиционной идее, которую мы могли им преподнести. Они оценивали нас со снисходительным любопытством. Лучшие на тот момент хедж-фонды, в которые покупатели действительно хотели бы войти, не соизволяют посещать подобные собрания, поскольку не видят в этом нужды. Фонды фондов и так ползали вокруг них на четвереньках в поисках допуска. Фактически обращение к «горячим» фондам — часть работы по обеспечению конкурентоспособности для самых больших фондов фондов.

Эти три дня тянулись очень долго. Между обедами и встречами происходило бесконечное толкание и прихорашивание. Постоянная болтовня доводила до отупения. Фонды фондов охотились на крупные компании и богачей, а «ежи» пытались заманить в свои сети кого угодно. Даже когда все закончилось, я не имел представления, удалось ли нам привлечь в свой фонд какие-нибудь деньги. (Как выяснилось позднее, наша первая попытка продать себя оказалась не слишком успешной, но позже наши старания все же окупились.) Конкурентов, выступивших с весьма привлекательными презентациями, было так много, что у меня не оставалось ощущение того, что нам удалось как-то выделиться из общей массы или сделать инвесторам такое предложение, от которого они не могли бы отказаться. Хотя мы вкладывали в изложение истории своих макроинвестиций столько страсти, сколько могли собрать после 15 выступлений подряд, и бесстыдно размахивали нашим othcton и верительными грамотами, я уже не говорю об обаянии и обещаниях, которые мы тоннами расточали перед лицом своих слушателей. Никто не подходил ко мне в перерывах и не сказал, затаив дыхание, что он готов вложиться в наш фонд. Некоторые сообщили что они хотели бы встретиться с нами еще раз. На исходе четвери мы совершенно обессиленные, с высунутыми языками приползли назад в Нью-Йорк.

Головные боли, бессонница и уныние

К 17 марта 2003 года мы вернулись в Нью-Йорк и занялись созданием инфраструктуры, легализацией, офисным менеджментов и арендой помещения для нашего фонда. Объем работы был невероятно большим, даже если учесть, что Morgan Stanley оказывал нам помощь. Обычно на партнеров новых хедж-фондов приходится огромная нагрузка, и это объясняет, почему большинству фондов требуется от шести месяцев до года, чтобы стать полноценной компанией.

В течение следующих нескольких дней мы еще раз пересмотрели и отполировали нашу маркетинговую презентацию. Мы показали ее однажды утром в подразделении, занимающемся частными финансами в компании Morgan Stanley. Меня предупредили, что у аудитории будут вопросы по поводу мотивов, которыми я руководствовался, поэтому я начал презентацию с рассказа о том, почему я оставил свою прежнюю работу и занялся организацией хеджевого фонда. Мой рассказ сводился к тому, что 1 июня исполняется 30 лет, как я работаю в Morgan Stanley. Кроме того, я считаю, что лучше оставить работу тогда, когда все еще верят в твою полезность, вместо того, чтобы ждать, когда тебя выставят. Я сказал им, что меня не интересуют гольф или круизы к греческим островам, прежде всего я отношусь к профессиональным инвестициям как к лучшей в мире игре и обожаю атмосферу соперничества. Кроме того, я сказал, что эта игра — единственная в своем роде, где возраст может давать фактическое преимущество.

«Что вы знаете о „коротких“ продажах?» — спросил кто-то. Я ответил, что, когда я работал с хеджевым фондом Fairfield Partners, мы продавали «в шорт» акции розничной и химической компаний, когда обе из них торговались с отношением Р/Е, равным 30, в то время, когда в среднем для рынка это отношение было равно 17. Другими словами, эти акции были оценены рынком как растущие даже при том, что они представляли циклические компании. Кроме того, к тому времени они чрезмерно расширились. Через несколько лет отношения цены к доходу обеих компаний рухнули, поскольку их доход не оправдал ожиданий. Затем я рассказал им, как на примере акций компьютерно-лизинговых компаний и конгломератов узнал, что, когда фондовые «пузыри» лопаются, слабые акции, которые рыночные безумцы считали растущими, обычно падают в цене до 3 долл. Почему именно до этого уровня, объяснить невозможно. Это похоже на какую-то магию чисел. Я также рассказал им, как мы испытали боль от игры с акциями Nifty Fifty, когда открыли по ним «шорт» слишком рано, а затем закрыли его раньше времени. «Короткие» продажи ассоциируются у меня с головными болями и бессонницей, но я не новичок в этой области.

Тем временем на дворе шел март 2003 года и рыночная конъюнктура обыкновенных акций была ужасна в связи с надвигающейся войной в Ираке, спадом в экономике и бесконечным потоком корпоративных скандалов, замешанных на жадности. «Медведи» наступали со всей своей мощью и страстью, а «быки» в панике отступали. Практика показывает, что, по определению «дном» падающего рынка должна быть точка максимального накала упаднических настроений игроков. Если так, то мы должны были быть уже близко к ней. Фондовый рынок США упал ниже минимума предыдущего лета, а на большинстве других мировые рынков котировки проломили уровень поддержки, на котором в 2002 году образовалось «двойное дно». Для сторонников технического анализа это было очень плохим знаком, такой «пробой» предполагал продолжение понижения. Стратеги с CNBC кричали о том, что индекс S&P 500 движется к уровню 500 пунктов (в тот момент его значение было равно 760), и один серьезный исследователь инвестиций в стоимость по имени Эндрю Смизерс позвонил из Лондона, чтобы сказать, что его анализ стоимости возмещения капитала неоспоримо доказывает, что американские обыкновенные акции были все еще переоценены на 30%.

Если мы были правы в том, что рынки подошли достаточно близко к своему «дну», это было бы лучшей возможностью для начала инвестиций. Помехой служило лишь сомнение в том, что мы сможем в такое время найти какие-либо существенные финансовые ресурсы, кроме наших собственных сбережений. После четырех лет падения и смуты на фондовых рынках, настроение брокеров Morgan Stanley было мрачным.

Однажды вечером, по пути на вокзал, с которого отправлялся мой поезд до Гринвича, я заглянул в бар, где веселая, шумная и молодая компания продавцов, трейдеров и аналитиков занималась тем, что флиртовала и вешала друг другу лапшу на уши. Я был удивлен тем, насколько беззаботная атмосфера царила там в этот момент. Я подумал, разве эти люди не знают, что на Ближнем Востоке начиналась война? Не осознают, насколько хрупкой стала мировая экономика? Разве они не понимают, что рискуют вскоре потерять работу, не на полгода, а, возможно, навсегда? Неужели все это их не волнует? Накал и громкость их общения казались такими же, как всегда. Мимика была живой и яркой. Мне пришли в голову строки из замечательной поэмы Аудена «1 сентября 1939» которая была издана в другое, но тоже очень мрачное время, когда танковые дивизии Гитлера казались неукротимыми, и мир балансировал на краю войны. Ауден, сидя в винном погребке на 52-й улице написал: «В сумраке бара неясном, / Люди болтают беспечно: / Огня не должны погаснуть, / Музыке должно быть вечной». Он говорил о том, как после «низкого и бесчестного десятилетия», пришедшегося на долю его поколения, «угасают надежды на торжество разума» теперь, двумя поколениями позже, брокеры Morgan Stanley пребывали в сомнении и страхе из-за того, что их надежды тоже таят. Не это закон жизни. Мы не можем позволить себе пугаться и опускать руки. Только смерть подведет итог.