Бартон Биггс - Вышел хеджер из тумана

Однажды, в июне 1998 года, на совместном ланче правления Tiger в Лондоне, когда я оказался ее соседом по столу, она спросила меня, что я думаю о перспективах инвестиций в Россию. Я сказал, что считаю нужным продавать бумаги этого рынка. Она взяла меня за руку и перечислила мне пять причин, по которым инвестиции в Россию все еще имеют большие перспективы. Под влиянием блеска ее интеллекта и прикосновения ее руки я полностью и безоговорочно капитулировал. Сразу после ланча я отменил заказы на продажу. К сожалению, в этом случае она оказалась неправа (или это было преждевременно), потому что через несколько месяцев российское правительство объявило о дефолте. Несколько лет спустя на обеде, посвященном закрытию фонда Джулиана, я вновь сидел с ней за одним столом. После обеда нас развлекал самозваный ясновидец. После нескольких очевидных триумфов этот довольно неприятный шоумен приблизился к леди Тэтчер и громко объявил присутствующим, что теперь он собирается читать мысли баронессы. Она посмотрела на него с презрением и жалостью и ответила с тонкой улыбкой: «Бесполезно, молодой человек, бесполезно». Это было все, что она сказала — публика ревела.

Сегодня, как и всегда, она была очень элегантно одета и, как обычно, выглядела так, будто только что вернулась от парикмахера. Она сидела в большом кресле, освещенная со спины, и предлагала мне кофе. Глядя на нее, я вспомнил слова Франсуа Миттерана о том, что «у нее глаза Калигулы и рот Мэрилин Монро». К 77 годам здоровье леди немного ослабло, но мудрость и страсть все еще были при ней.

Сначала я несколько смущенно задал леди Т. (как называли ее приближенные) глупый вопрос о том, кто из тех, с кем ей пришлось общаться за эти годы, произвел на нее наибольшее впечатление. Я не получил неожиданный ответ. Она ответила, что Рональд Рейган был значительной фигурой, и многие его просто недооценивали. Его стиль работы и принятия решений был отстраненным, но он соответствовал направлению генеральной стратегии и содействовал ее реализации. «Ронни понял действительно важные вещи о налоговой системе, о России и о холодной войне». По ее словам, он был уверен в себе и добродушен, и никогда не выпячивался на международных встречах. Кроме того, он был превосходным оратором «со своим замечательным голосом». Она призналась, что очень любила его. Вы не знаете, как он сейчас? Нэнси все еще подает ему ужин каждый вечер? Нэнси она тоже любила. Но, конечно, я и понятия не имел, подает ли сейчас Нэнси ужин президенту.

Михаил Горбачев тоже производил внушительное впечатление. Он не походил на пожилых, деревянных российских аппаратчиков, которых знала Тэтчер. Он улыбался, смеялся, хорошо говорил и был острым спорщиком. Они стали друзьями, почти наперсниками. Тогда это вызывало удивление. Она также была очень высокого мнения и о Раисе Горбачевой, которая была умна и хорошо образованна. Когда Горбачевы проводили уикенд в Chequers, леди Т. обнаружила ее в библиотеке, читающей Левиафана Хоббса. Раиса хорошо говорила по-английски и переводила для своего мужа. Она была более либеральной и непредубежденной, чем Михаил. Однажды леди Т. спровоцировала между Горбачевыми живой спор об определении рабочего класса. Глядя в прошлое, она убеждена, что Раиса имела на мужа огромное влияние и сыграла главную роль в советском преобразовании.

Я спросил леди Т., насколько опасным она находит сегодняшнюю ситуацию в мире. «Опасность существует всегда, — сказала она, — но сейчас ситуация не настолько критична, как это было в годы холодной войны. Ближе к ее концу был момент, когда Советский Союз и физически, и нравственно сломался под давлением. И военные, и режим знали, что их дни сочтены, и существовала серьезная опасность того, что в своей предсмертной судороге они могли бы пойти в атаку. Терроризм — это угроза, но прогресс достигнут. Мы не можем позволить себе двусмысленности. Мы не можем успокаиваться. Мы должны действовать жестко». И затем она добавила своим замечательным голосом с акцентом: «Тирания террора не сможет выдержать дыхание свободы».

Позже мне случилось навестить на Даунинг-стрит, 10 Арнаба Банаэрджи. Арнаб раньше был председателем одной из крупных британских фирм по управлению капиталовложениями, а теперь работал секретарем Тони Блэра. Он очень интеллектуальный, очаровательный человек. Он провел для меня экскурсию по знаменитому старому зданию с величественными комнатами, в которых вершилась история. Офисы и конференц-зал там украшены картинами, изображавшими исторические события прошлого, а на стенах парадной лестницы в хронологическом порядке висят портреты предыдущих премьер-министров во главе с лордом Нортом. Это здание вобрало в себя всю историю великой империи. От дома 10 по Даунинг-стрит веет большей свежестью, чем от вечно эгоцентричного Белого дома, все стены западного крыла которого увешаны изображениями современников.

Мрак и депрессия по возвращении домой

6 мая 2003 года . Я вернулся в сырой, дождливый, холодный Нью-Иорк, закатанный в асфальт и мерцающий под низким потолком облаков цвета пушечной бронзы. В нашем списке значится множество потенциальных инвесторов, но перспективы не выглядят радужными. Мы падаем. Мы похожи на людей, страдающих маниакальной депрессией, и наше настроение колеблется от одной крайности до другой, от энтузиазма до отчаяния, когда мы думаем о стартовом капитале нашего фонда. Его гарантированный размер, фактически имеющийся в нашем распоряжении, не считая денег моей семьи, составляет около 100 млн долл. Окружающие убеждают нас в том, что начальный размер фонда не имеет значения. Они говорят, что все зависит от результатов нашего управления собранными деньгами. Однако я думаю, что мы были дезориентированы ранним предсказанием парней из брокерского подразделения Morgan Stanley о том, что мы с легкостью соберем более 800 млн долл. Как бы не так! Если так будет продолжаться и дальше, собрать 250 млн долл. будет для нас удачей.

Сегодня вечером я сел на поезд, отходящий в 8.11 от Центрального вокзала. Сразу после станции на 125-й стрит мы почему-то остановились. Я безучастно смотрел из окна на асфальтированную детскую площадку. Это был душный, горячий, липкий нью-йоркский вечер. Подростки бездельничали, покуривая сигареты, болтая и перебрасывая мяч. В другом углу площадки один парень тренировался, бросая мяч со средней дистанции в кольцо без сетки. Две девочки с длинными косичками, которые, как я предположил, были его сестрами, подавали ему отскакивающие мячи. Они промахивались, но он подбирал мячи и затем вновь бросал их в кольцо. Воздух был густым, и пот тек с него градом. Пока я наблюдал за ним, он совершил четыре точных броска подряд с дальнего расстояния. Я продолжал зачарованно следить за ним. Поезд тронулся, и я стал удаляться от площадки. Внезапно мне пришло в голову, что для меня очень важно, чтобы он сделал еще один точный бросок до того, как я окончательно потеряю его из виду. И он сделал это! Все будет хорошо.