Марк Оже - Не-места. Введение в антропологию гипермодерна [litres]

Эта неподвижность и узость рамок, внутри которых может быть расположена фигура суверена, составляют – вполне буквальным образом – центр, усиливающий вечное правление династии и управляющий всем внутренним разнообразием социального тела. Отметим, что идентификация власти с местом, в котором эта власть вершится, или монументом, в котором находятся ее представители, является основным правилом политического дискурса и современных государств. «Белый дом» или «Кремль» являются одновременно и памятными местами, и персонами, и властными структурами. С помощью ряда последовательных метонимий мы часто обозначаем страну названием столицы, а столицу – названием здания, которое занимают ее правители. Политический язык естественным образом является пространственным языком (как минимум когда речь идет о «правых» и «левых»), несомненно потому, что ему присуща необходимость одновременно думать и о единстве, и о разнообразии, и центральность является наиболее употребимым, образным и материальным выражением этой двоякой и противоречивой интеллектуальной связки.

Понятия маршрута, пересечения, центра и монумента полезны не только для описания традиционных антропологических мест. Они также частично отражают современное пространство Франции, в особенности ее городское пространство. Парадоксально, но они даже позволяют охарактеризовать его как пространство специфичное, хотя по определению они образуют единые для всех пространств критерии сравнения.

Привычно слышать, что Франция является страной централизованной. Именно такова она в политическом отношении как минимум с XVII века. Несмотря на все недавние усилия по регионализации, она остается страной, централизованной в административном отношении (идеалом Французской революции была нарезка административных округов по чисто геометрической модели). Такова она и в восприятии французов, в особенности в силу организации автодорожной и железнодорожной сетей, построенных по принципу паутины, в центре которой находится Париж.

Точности ради следует отметить, что, хотя ни одна столица мира не была задумана как таковая в той же степени, что и Париж, однако же нет ни единого города во Франции, который, стремясь к статусу столицы сколь бы то ни было малого региона, не обзавелся бы с течением времени монументальным центром (тем, что мы называем «центром города»), одновременно и символизирующим, и материализующим это устремление. Не только самые скромные французские города, но даже и деревни всегда имеют «центр», в котором соседствуют памятники, символизирующие религиозную власть (церковь) и светскую (мэрия или префектура в более крупных городах). Церковь (в большинстве регионов страны – католическая) находится на месте, мимо которого проходят сквозные маршруты. Мэрия расположена неподалеку, даже если она и организует собственное пространство, – всегда площадь мэрии находится рядом с церковной площадью. Также в центре города всегда расположен, поблизости и от мэрии, и от церкви, памятник, посвященный умершим из числа жителей. Будучи в основе своей светским, он не является в истинном смысле местом культа, но монументом, имеющим историческую ценность (символом почтения к павшим в двух мировых войнах, чьи имена выбиты на камне): при праздновании некоторых годовщин, особенно 11 ноября [27] «День перемирия», или день окончания Первой мировой войны. – Примеч. пер. , гражданские, а иногда и военные власти почитают подвиг тех, кто пал за родину. Эти, как их называют, «памятные церемонии» вполне соответствуют расширенному (то есть социальному) определению, которое Дюркгейм дает религиозным явлениям [28] Согласно Э. Дюркгейму религиозные верования являются разновидностью нематериального (духовного) «социального факта». См.: Дюркгейм Э . Метод социологии // Дюркгейм Э. Социология. М., 1995 (1899). – Примеч. ред. . Несомненно, особенную эффективность им придает расположение в месте, где близость живых и мертвых ранее выражалась на совершенно повседневном уровне: до сих пор в некоторых деревнях мы находим кладбища, расположенные со времен Средневековья вокруг церкви – в самой гуще активной социальной жизни.

Центр города – это активное место; в традиционном понимании жителей провинциальных городков и деревень (в том понимании, литературное существование которого было обеспечено авторами наподобие Жироду или Жюля Ромена в первой половине XX века), в городах и деревнях, какими они представлялись в эпоху Третьей республики и каковыми они во многом и являются до сих пор, именно в центре расположено определенное количество кафе, отелей и торговых точек, неподалеку от площади, на которой находится рынок (когда церковная и рыночная площади не смешиваются). С регулярными еженедельными интервалами (воскресенье – всегда день рынка) центр оживляется.

Новые города, созданные в соответствие с технократическими и волюнтаристскими градостроительными проектами, часто упрекают именно в отсутствии «мест для жизни», характерных для городов эпохи «медленной истории», где отдельные маршруты встречались и сливались, где имел место спонтанный диалог и рассеивалось одиночество – на пороге церкви, в мэрии, у стойки кафе, у входа в булочную; слегка ленивый ритм и неспешная болтливая атмосфера воскресного утра до сих пор являются важной частью жизни во французской провинции.

Эта Франция может быть определена как ансамбль, гроздь центров разной мощности, поляризующих административную, событийную и торговую деятельность регионов разного размера. Организация маршрутов, то есть дорожная система, соединяющая центры разных регионов плотной сетью национальных трасс (между центрами национального масштаба) и региональных дорог (между центрами масштаба департаментов), хорошо иллюстрирует эту полицентричную, но иерархизированную систему: на дорожных указателях, расположенных вдоль шоссе, до недавних пор указывалась дистанция до ближайшей агломерации и до ближайшего крупного города по пути. Сегодня эти указатели расположены на крупных щитах, хорошо видных издалека, – признак интенсификации и ускорения дорожного движения.

Любая агломерация во Франции стремится быть центром значимого пространства и как минимум одной специфической экономической активности. Если Лион, будучи мегаполисом, претендует (среди прочих титулов) на то, чтобы быть «гастрономической столицей», то небольшой городок вроде Тьера может назваться «столицей производства ножей», крупный поселок типа Дигуэна – «столицей керамики», а деревня вроде Жанзэ – «исконным производителем фермерской курятины». Эти титулы сегодня пишутся на въезде в город рядом с перечислением городов-побратимов в Европе. Такие указатели, являя собой в некотором смысле доказательство современности населенного пункта и его интеграции в единое европейское экономическое пространство, сосуществуют с другими надписями на других указателях, рассказывающих об исторических достопримечательностях местности: часовнях XIV или XV века, замках, мегалитах, музеях, посвященных местным ремеслам, кружеву или керамике. Они демонстрируют стремление к глубине истории в той же степени, что и к открытости внешнему миру, – как если бы одно уравновешивало другое. Любой город или деревня, построенные в сколько-нибудь историческое время, отстаивают свою историю, представляя ее заезжему автомобилисту на серии указателей, составляющих своего рода «визитную карточку» места. Эта демонстрация исторического контекста – явление весьма недавнее, совпадающее с реорганизацией пространства (строительство объездных дорог и крупных автомагистралей, проходящих в стороне от агломераций), которое, напротив, способствует «короткому замыканию» этого местного контекста, оставляя в стороне местные достопримечательности. Это явление можно обоснованно расценить как попытку соблазнить и удержать прохожего, туриста; однако оценить эффективность этой меры можно, лишь сопоставив ее с любовью к истории и местным особенностям, «вросшим» в землю, которые притягивают к себе повышенный интерес французов в последние двадцать лет. Давний монумент становится символом и доказательством аутентичности, которая сама по себе должна вызывать интерес: ширится разрыв между современностью пейзажа и его прошлым, на которое монумент ссылается. Ссылка на прошлое делает настоящее более сложным.