Марк Оже - Не-места. Введение в антропологию гипермодерна [litres]

Следует добавить, что минимальная историчность всегда накладывалась на городскую или сельскую местность во Франции через топонимику. Улицы и площади некогда были местами празднования. Безусловно, распространено явление, когда несколько памятников, создавая определенный эффект избыточности, – не лишенный, впрочем, своеобразного очарования, – дают свои имена улицам, ведущим к ним, или площадям, на которых они стоят. Так же не поддаются исчислению Вокзальные, Театральные улицы или площади Мэрии. Однако чаще всего артериям городов и деревень дают имена местные и общенациональные знаменитости либо великие события национальной истории, так что составление комментария ко всем названиям улиц мегаполиса наподобие Парижа потребовало бы изложения всей истории Франции – от Верцингеторикса до де Голля. Постоянный пассажир метро, освоившийся с парижской подземкой и названиями станций, отсылающими к улицам или достопримечательностям на поверхности, так же буднично и машинально вливается в историю, как и парижский пешеход, для которого Алезия, Бастилия или Сольферино являются скорее пространственными ориентирами, нежели историческими событиями.

Дороги и перекрестки во Франции также склонны становиться «памятниками» (в смысле мест памяти и воспоминаний) в той степени, в которой имя, данное им при основании, вписывает их в историю. Эти бесконечные отсылки к истории приводят к частым пересечениям между маршрутами, перекрестками и памятниками. Такие пересечения и наложения особенно густы в городах (и более всего – в Париже), где плотность исторического контекста чрезвычайно высока. Нет единого центра Парижа; он обозначен на дорожных указателях и силуэтом Эйфелевой башни, и названием «Париж – Нотр-Дам», отсылающим к историческому центру столицы – острову Сите, зажатому между двумя рукавами Сены в нескольких километрах от Эйфелевой башни. Таким образом, у Парижа несколько центров. В административном плане следует отметить двойственность, которая всегда была проблематичной в нашей политической жизни (что опять же отражает степень ее централизации): Париж – это и город, поделенный на двадцать округов, и столица Франции. Парижане имеют достаточно оснований верить в то, что именно они вершили историю Франции; это убеждение, укорененное в памяти о 1789 годе, нередко является источником напряжения между муниципальными и национальными властями. С 1795 года и до недавнего времени, за коротким исключением в период революции 1848 года, поста мэра Парижа не существовало, вместо этого столица была разделена на двадцать округов и двадцать мэрий под общим управлением префекта Сены и полицейской префектуры. Муниципальный совет существует только с 1834 года. Когда несколько лет назад [29] «Несколько лет назад» – относительно первого издания книги, в 1977 году. – Примеч. пер. произошла реформа управления столицей и Жак Ширак стал мэром Парижа, в политических кругах интенсивно обсуждалось, сделается ли этот пост вехой на его пути к президентству. Никто на самом деле не задумывался, что управление городом, в котором живет каждый шестой француз, может само по себе быть карьерной целью. Существование трех парижских дворцов (Елисейского, Матиньонского и Отель-де-Виль), имеющих, безусловно, совершенно различные функции, но вызывающих сложности в проведении различий в других отношениях, и еще как минимум двух других правительственных зданий – Люксембургского дворца (местонахождение Сената) и Национальной ассамблеи (местонахождение парламента) достаточно ясно показывает действенность географической метафоры, описывающей тяготение нашей политической жизни к централизации: несмотря на разделение властей и функций, она всегда стремится к тому, чтобы выделить или признать «центр центров», из которого все исходит и к которому все сходится. Речь, конечно, не идет о простой метафоре, когда мы в определенные моменты задаемся вопросом о возможном смещении центра власти из Елисейского дворца в Матиньонский или даже из Матиньонского в Пале-Рояль, в котором заседает Конституционный совет: следует задаться вопросом, не объясняется ли вечно насыщенный и стремительный ритм демократической жизни во Франции напряжением между политическим идеалом плюрализма, демократии и равновесия (идеалом единодушно разделяемым – в теории) и интеллектуальной географически-политической моделью системы управления, унаследованной от предшествующей истории (но совместимой с демократическим идеалом и требующей от французов постоянного переосмысления основ и переопределения центра государственной системы).

В географическом плане для тех немногочисленных парижан, у кого еще есть время, чтобы гулять по городу, центр Парижа мог бы быть маршрутом – например, идущим вдоль набережных Сены, по которой снуют речные трамвайчики и с которой можно видеть большую часть исторических и политических сооружений столицы. Но есть и другие центры, идентифицирующиеся с площадями и перекрестками вокруг монументов (площадь Звезды, площадь Согласия), самими монументами (Опера, церковь Марии Магдалины) и подводящими артериями (авеню Опера, рю де ля Пэ, Елисейские поля), как если бы в столице Франции все целиком должно стать центром и монументом. Это, собственно, и происходит в настоящее время, когда размываются характерные черты разных округов. Каждый округ, как мы знаем, некогда имел свой собственный облик: клише из песен, посвященных Парижу, возникли на реальной основе, и мы могли бы даже теперь составить подробное описание округов, их деятельности, их «личности» в том значении, в котором это понятие использовали американские антропологи, а также их трансформаций, движения их населения, изменяющего их этнический и социальный состав. Детективы Лео Мале [30] Мале (Malet) Лео (1909-1996) – французский новеллист-сюрреалист. – Примеч. ред. , действие которых часто происходит в четырнадцатом и пятнадцатом округах, навевают ностальгию о 1950-х, но по-прежнему сохраняют актуальность.

И все же: в Париже живут все меньше, но работают по-прежнему много, и это движение является признаком более глобальных изменений в нашей стране. Отношение к истории, накладывающее свой отпечаток на наши ландшафты, возможно, в настоящее время эстетизируется и одновременно десоциализируется, становится искусственным. Да, мы можем почитать память и Гуго Капета, и Революции 1789 года; внутри нашего общества всегда возможен раскол по отношению к нашему общему прошлому и полярные интерпретации событий, определивших его. Но со времен Мальро [31] Мальро (Malraux) Андре, (1901-1976) – французский философ искусства, искусствовед, представитель французского экзистенциализма, всемирно известный писатель, философ искусства, отстаивавший точку зрения об исключительной роли искусства в мировой и, в частности, европейской культуре; автор работ «Воображаемый музей» (1947), «Психология искусства» (1949) и др.; с 1958-го по 1969 год министр культуры Франции. – Примеч. ред. наши города все больше и больше превращаются в музеи (памятники восстанавливаются, выставляются напоказ, иллюминируются, отдельные сектора города берутся под охрану, улицы отдаются пешеходам), в то время как объезды, автомагистрали, скоростные поезда и автотрассы все отдаляют нас от них.