Наталья Михайлова - Барков

В сентябре 1741 года (Баркову уже девять лет) в Петербург прибыло посольство от персидского шаха Надира с дарами, среди которых было 14 слонов. Слоны взбунтовались. Три слона сбежали из Слоновьего двора (он находился тогда на Фонтанке). Но если двух вскоре поймали, то третий, как сообщали «Санктпетербургские ведомости», «пошел через сад и изломал деревянную изгородь и прошел на Васильевский остров и там изломал чухонскую деревню, и только здесь был пойман» [58] Там же. С. 76. .

Можно вообразить, сколько разговоров было в городе об этом происшествии.

Знаменитая юродивая Ксения предсказала кончину Елизаветы Петровны, умершей 25 декабря 1761 года. Юродивая ходила по Петербургу и приговаривала «Пеките блины, вся Россия будет печь блины!» Так оно и вышло — за поминальными блинами дело не стало. Опять же — городские разговоры и слухи…

Само собой разумеется — в большом городе были и разбои, и грабежи, и драки. На Фонтанке приказали владельцам дач вырубить леса, «дабы ворам пристанища не было». И по Нарвской дороге вырубили леса, «дабы впредь невозможно было разбойникам внезапно чинить нападения» [59] Там же. С. 155. . На Невской перспективе, где тоже грабили, поставили пикеты из солдат. И в городе тоже грабили. Правительство принимало меры для наведения порядка. Но ничего не могло избавить Петербург от воров, от нищих и бродяг, от пьяных и непотребных девок. Были предприняты опять-таки безуспешные попытки искоренить излишне быструю езду: «Многие люди и извозчики ездят в санях резво, и верховые их люди перед ними обыкновенно скачут и на других наезжают, бьют плетьми и лошадьми топчут» [60] Цит. по: Авсеенко В. Н. История города С.-Петербурга в лицах и картинках. 1703–1903. Исторический очерк. СПб., 1993. С. 72. . Что и говорить, если на экипаж самого Миниха наехали, да так, что зашибли его адъютанта, стоявшего на запятках. Наказания на такие провинности назначались по всей строгости: битье кошками, а то и смертная казнь. Но ведь какой же русский не любит быстрой езды? И Барков, наверное, любил быструю езду. Но своего экипажа у него, конечно, не было, разве что мог он ехать на извозчике, а по большей части ходил пешком, и у него, скорее, была опасность оказаться в числе пострадавших от удалой езды.

О драках в Петербурге следует сказать особо. Вернее, не столько о драках, которые часто затевались и иной раз превращались в настоящие побоища (такой, например, была драка 28 июля 1751 года на Исаакиевском мосту между кадетами Шляхетского корпуса и солдатами), сколько о кулачных боях (хотя подробнее об этом пойдет речь в пятой главе нашей книги). Драчун Барков (а он, будучи студентом Академического университета, не раз затевал драки, за что не раз был наказан) мог участвовать в кулачных боях, этой молодецкой забаве. Бои устраивались в праздники, особливо на Масленицу перед Великим постом. В течение недели петербуржцы предавались буйному веселью, катались с ледяных гор, мчались на разубранных лихих тройках, ели жирные блины, пили сбитень, а также и горячительные напитки. И еще участвовали в кулачных боях или же созерцали это захватывающее зрелище. Сначала дрались мальчишки — для «разогрева». А потом уже на их место заступали взрослые бойцы, шли стенка на стенку, стремились к тому, чтобы потеснить противника и обратить его в бегство. Бой был жестоким, хотя и по своим неписанным правилам. Били кулаками в голову, солнечное сплетение, под ребра. Нельзя было наносить удары в живот, бить поверженного наземь противника. Еще был кулачный бой один на один: силами мерялись недюженные бойцы-богатыри. Победа отмечалась шумными возлияниями. Одним словом, как говорилось в поговорке: «Кулачный бой — душе разгул!» Душе Баркова всегда хотелось разгула, праздника. И не случайно, конечно, сочинил он «Оду кулашному бойцу».

В Петербурге были и другие праздники — церковные и гражданские, и тогда звонили колокола, гремели пушки, сверкали фейерверки (со времен Петра I эта огненная забава полюбилась российским императорам и императрицам). Во время праздников святых угодников — в дни святого благоверного великого князя Александра Невского, Предтечи Господня Иоанна, Архистратига Михаила, а также в страстную неделю все указом «от всяких государственных работ и дел уволены бывают» [61] Богданов А. И. Описание Санктпетербурга. 1749–1751. С. 324. . И Барков, как все, в эти праздничные дни не работал.

Рассказывая о Петербурге Баркова, нельзя хотя бы не упомянуть о морозных жестоких зимах (Барков жаловался на худую одежду и обувь — каково-то ему было в петербургские морозы!), о жаре, которая иногда случалась в кратковременные летние месяцы, о слякотной весне и сырой осени, о белых ночах, к которым Барков, наверное, привык. И еще нельзя обойти вниманием те бедствия, которые пережил град Петра в годы жизни Баркова. Речь пойдет о пожарах и наводнениях.

11 августа 1736 года загорелся дом на Мойке, в котором жил персидский посол Ахмед-хан. Причиной этого пожара, который М. И. Пыляев называет «историческим», была нерадивость слуг: на дворе лежало сено, а они позволили себе (не соблюдая правила противопожарной безопасности) курить трубку. Довольно было одной искры, чтобы из нее возгорелось пламя. Огонь стремительно распространялся, перекинулся на близлежащие деревянные здания, стоящие на берегу Мойки, на Гостиный двор. Восемь часов свирепствовала огненная стихия, уничтожив множество домов, причинив значительные убытки.

24 июня 1737 года загорелись два дома, в огне исчезли более тысячи домов, погибли несколько сот человек! Причиной этого пожара был поджог. Поджигателей поймали и наказали нещадно.

16 июля 1739 года напротив Выборгской стороны за Литейным двором загорелись баржи, груженные пенькой, рыбой, хлебом и маслом. А началось все с лучины, от которой на барже вспыхнула пенька.

И в 1748 году были частые пожары.

26 мая 1761 года пожар охватил Мещанские улицы. Всё полыхало с одиннадцати утра до позднего вечера. Императрица Елизавета Петровна, явившись к месту разрушительного бедствия, лично распоряжалась тушением пожара и спасением пожитков несчастных погорельцев.

В мае 1763 года огнем были уничтожены Гостиный двор и находящиеся рядом с ним здания на Васильевском острове.

Не только погорельцы, но и все жители Петербурга страдали от пожаров. Вслед за пожарами неизбежно дорожали жилье и съестные припасы. Впрочем, как свидетельствует В. Н. Авсеенко, «предметы первой необходимости в Петербурге с открытием Ладожского канала были недороги» [62] Авсеенко В. Н. История города С.-Петербурга в лицах и картинках. 1703–1903. С. 74. . В его книге «История города С.-Петербурга в лицах и картинках. 1703–1903. Исторический очерк» приведены некоторые рыночные цены 1730-х годов, для нас любопытные: