Наталья Михайлова - Барков

Летом болота давали о себе знать писком комаров и кваканьем лягушек. Императрица Анна Иоанновна находила прелесть в лягушачьем пении. Это удовольствие разделял с нею Бирон. На Васильевском острове слышался гомон диких гусей и уток.

На улицах гудела многоязычная толпа — немцы, финны, шведы и другие. И еще — различные говоры русских, приехавших в Петербург из разных углов России. В праздники, да и в будни тоже, раздавалась нецензурная, пьяная ругань. Если Пушкин говорил, что русскому языку надо учиться у московских просвирен, то Баркову в Петербурге было у кого научиться сквернословию.

Крики разносчиков, крики извозчиков. «Тяжело-звонкое скаканье / По потрясенной мостовой»… Звуки военной столицы…

«Согласно „реестру салютов“ от 24 февраля 1743 года, в первый день Нового года в обеих столицах пушки били двадцать один раз. В остальных случаях количество выстрелов связывалось с пребыванием в городе царствующих особ. В Богоявление стреляли только в Петербурге и только в присутствии царицы. Если великий князь Петр Федорович в дни своего рождения и именин находился в столице, пушки били двадцать один раз, а если был в отъезде — только пятнадцать. В день святой Пасхи, если вообще не слышалось многократного, „как при державе государя императора Петра Великого“, „Невского грома“, царица была в отъезде. 25 апреля — в день коронации императрицы Елизаветы Петровны и 25 ноября — в годовщину ее восшествия на престол в обеих столицах сто один выстрел означал присутствие, а пятьдесят один — отсутствие правительницы. Кроме того, в последнем случае гарнизон трижды палил из ружей. Свой день рождения „дщерь Петрова“ отмечала скромнее: 18 декабря пушки били тридцать один или двадцать один раз, а гарнизон три раза из мушкетов. День святого Андрея Первозванного отмечали салютом из двадцать одной пушки, годовщину победы над Лесным отмечали только в присутствии Елизаветы Петровны сто одним или пятьюдесятью одним залпом» [74] Лапин В. В. Петербург. Запахи и звуки. С. 118. .

Пушечную пальбу жаловала и Екатерина II. Торжественные церемонии, праздничные богослужения с участием царицы сопровождались пушечной пальбой.

Когда Нева освобождалась ото льда, Петропавловская крепость трижды палила из пушек. Пушечными выстрелами оповещали о наводнениях. Сегодня в полдень каждый день можно услышать пушку Петропавловской крепости.

Барабанная дробь раздавалась в разных частях города. В Петербурге квартировали гвардейские полки.

Парады, смотры, ученья военной столицы сопровождались барабанным боем, криками команд. Быть может, Барков рано осознал, что

В Петербурге звучали колокола. Барков, конечно, различал праздничный, будничный, великопостный и заупокойный звон.

«Благовест трижды в день призывал верующих на церковную службу: в колокола били поочередно, почему этот сигнал назвали еще перебором. Когда били одновременно в три и более колоколов, получался праздничный звон (трезвон)» [75] Там же. С. 108. . В 1752 году в Александро-Невском монастыре выстроили колокольню. В ней занял свое место большой колокол весом в 800 пудов. Его голос был слышен издалека.

Играла в Петербурге музыка. Это были не только полковые оркестры (у каждого полка свой марш). Играли и роговые оркестры. Они состояли из охотничьих рогов разной длины — от восьми сантиметров до двух с половиной метров. Каждый музыкант выдувал на своем рожке один лишь звук той или иной высоты. Музыканты — крепостные или солдаты — проявляли при этом необыкновенное искусство, изумлявшее иностранцев. Громкие звуки рогового оркестра далеко разносились по городу. Роговая музыка увеселяла императорских особ. Свои оркестры роговой музыки заводили и знатные вельможи. Лучшим был признан оркестр Нарышкиных, который был основан капельмейстером Марешом в 1754 году.

Еще Барков мог услышать в Петербурге цыганское пение, которое вошло в моду в царствование Екатерины Великой. Во второй половине XVIII века итальянцы завезли в Россию гитару… Но «поговорить» с семиструнной гитарой Баркову не пришлось. У гитары было четыре струны, потом пять, шесть и только в конце XVIII века она стала семиструнной…

Некогда П. А. Вяземский, обращаясь к дорогому для него прошлому, сказал:

«…В свое время все это было, жило, двигалось, вертелось, радовалось, любило, пело, наслаждалось; иногда, вероятно, грустило и плакало. Все эти люди, весельчаки, имели утро свое, полдень свой и вечер, теперь все поглощены одною ночью. Почему ночному караульщику не осветить мимоходом эту ночь, не помянуть живым словом почивших на ее темном и молчаливом лоне? Почему мельком, на минуту не собрать эти давно забытые изглаженные черты? Не расцветить их, не дать им хотя призрак прежнего облика и выражения? Почему не перелить в один строй, в один напев эти разлетевшиеся звуки и отголоски, давно умолкнувшие?» [76] Вяземский П. А. Полн. собр. соч.: В 12 т. Т. 8. СПб., 1883. С. 506.

Пожалуй, этими словами П. А. Вяземского можно закончить главу о Петербурге Баркова с тем, чтобы, перевернув страницу, представить краткий очерк его биографии.

О смерти Баркова ходили легенды. Якобы он покончил с собой, утонув в отхожем месте. Другой вариант: он спустил с себя штаны, засунул голову в печь и задохнулся угарным газом, оставив перед смертью записку в стихах:

Какой уж тут смех… И наконец — третий вариант: Барков умер от побоев в борделе [77] Синдаловский Н. Таинство рождения и тайна смерти в городском фольклоре // Нева. 2015. № 4. С. 5. . Предпочтем вариант четвертый: «он умер под хмельком в объятиях женщины» [78] Вакханалический певец Иван Семенович Барков // РГАЛИ. Ф. 74. Оп. 1. Ед. хр. 1. Л. 10. Предваряющий рукописный сборник сочинений Баркова биографический очерк, написанный неизвестным автором в 1850-х гг., рассмотрен и фрагментарно цитируется в статьях Н. Сапова в сб.: Девичья игрушка, или Сочинения господина Баркова (М., 1992). Здесь и далее очерк цитируется по автографу. .

Могила Баркова не найдена. Если он действительно покончил жизнь самоубийством, то его не отпевали и похоронили за пределами церковной ограды.

Он ушел в мир иной в 1768 году тридцати шести лет от роду.