Дэниэл Деннет - Опасная идея Дарвина: Эволюция и смысл жизни

В «Происхождении видов» Дарвин не смог привести ни одного примера видообразования посредством естественного отбора. В этой книге его стратегией стало выстраивание детально продуманного доказательства, что искусственный отбор, производимый заводчиками собак и голубей, после ряда постепенных изменений может привести к появлению существенных различий. Затем он указал, что сознательный выбор, совершаемый заводчиком, несущественен; некондиционные животные обычно не ценятся, и значит, как правило, размножаются реже, чем их более ценные собратья, а потому, без всякой сознательной стратегии разведения, люди, разводящие животных, невольно дирижируют процессом постепенного пересмотра замысла. Он приводит удачный пример с кинг-чарльз-спаниелем, который «был бессознательным путем значительно модифицирован со времени правления Карла I» 129 129 Дарвин 1991. С. 44. , что можно подтвердить, тщательно изучив собак, изображенных на различных портретах этого монарха. Дарвин назвал такие случаи «бессознательным отбором», осуществляемым заводчиками животных, и воспользовался ими, чтобы убедить читателей в гипотезе о еще более бессознательном отборе, проводимом безличным природным окружением. Но когда ему поставили это на вид, Дарвину пришлось признать, что он не сможет привести пример появления нового вида в результате деятельности заводчиков животных: новые разновидности , несомненно, появлялись – но не виды. Как бы ни отличались друг от друга такса и сенбернар – это не разные виды. Дарвин признавал это, но он также мог вполне резонно продолжать настаивать, что прошло попросту слишком мало времени, чтобы сказать, привел ли он примеры видообразования, произошедшего в результате искусственного отбора. Любая комнатная собачонка может в итоге оказаться родоначальницей вида, произошедшего от Canis familiaris .

То же самое касается формирования новых родов, семейств и, разумеется, даже царств. Разделение Древа на ветви, которое мы задним числом сочли моментом разделения на растительное и животное царства, началось с выделения двух генных пулов, в тот момент столь же незаметных и ничем не примечательных, как любое другое временное расхождение между членами одной популяции.

Вопросы о форме ветвей Древа (и в еще большей степени – о формах пустот меж ветвями) – гораздо интереснее проблемы межвидовых границ. Какие тенденции, силы, принципы – или исторические события – сделали возможным или повлияли на становление этих форм? Глаза развивались независимо друг от друга у десятков разных видов, но перья, по всей вероятности, появились лишь однажды. Как замечает Джон Мейнард Смит, у животных появились рога, а у птиц – нет. «Почему закономерности изменений так ограничены? Короткий ответ состоит в том, что мы этого не знаем» 130 130 Maynard Smith 1986. Р. 41. .

Увы, мы не можем перемотать пленку и проиграть ее еще раз, чтобы увидеть, что случится в следующий раз, так что единственный способ ответить на вопросы о таких значительных и неподдающихся экспериментальной проверке закономерностях – смело шагнуть в пропасть и рискнуть намеренно упростить картину. Эта тактика имеет долгую и славную историю в науке, но обычно приводит к дискуссиям, поскольку у каждого ученого свои представления о том, насколько допустимо рисковать, пренебрегая упрямыми фактами. Физика Ньютона была ниспровергнута Эйнштейном, но в первом приближении ее все еще достаточно для достижения почти любых целей. Ни один физик не возражает против того, что NASA использует ньютоновскую физику для вычисления сил, действующих при вертикальном старте космического корабля или орбитальной траектории шаттла, но, строго говоря, это – намеренное использование неверной теории, позволяющее значительно упростить вычисления. Равным образом физиологи, изучающие, скажем, механизмы изменения скорости метаболизма, в целом стараются избегать причудливых сложностей субатомной квантовой физики в надежде, что все квантовые эффекты будут сведены на нет или как-то иначе окажутся слишком незначительными для выстраиваемых моделей. В целом такая тактика очень успешна, но никогда нельзя знать наверняка, не окажется ли для одного ученого Ключом к Тайне то, что для другого – неопрятное усложнение картины. И с тем же успехом может быть верным и обратное: Ключ нередко отыскивает тот, кто выбирается из траншей и окидывает взглядом все поле боя.

Однажды мы с Фрэнсисом Криком спорили о достоинствах и недостатках коннекционизма – течения когнитивных наук, представители которого моделируют психологические явления, выстраивая модели на основе связей между узлами в крайне нереалистичных и предельно упрощенных компьютерных «нейронных сетях». «Они, может быть, прекрасные инженеры, – говорил (насколько я помню) Крик, – но наукой то, чем они занимаются, не назовешь! Они сознательно игнорируют то, что мы уже знаем о взаимодействии нейронов, так что их модели совершенно бесполезны для того, кто хочет понять, как работает мозг». Эти нападки меня несколько удивили, ибо Крик знаменит блистательной пластичностью мышления, проявленной при расшифровке структуры ДНК; в то время как другие ползли по прямой и узкой тропинке строгих рассуждений на основе известных фактов, они с Уотсоном оптимистично совершили несколько рискованных шагов в сторону и были вознаграждены. Но мне в любом случае было интересно, как далеко он зайдет в своем осуждении. Сказал бы он то же самое о специалистах в области популяционной генетики? Некоторые из их моделей пренебрежительно называют «гороховой генетикой», поскольку они представляют себе те или иные гены в виде множества разноцветных горошин, нанизанных на нитку. То, что они называют геном (или аллелью , или локусом ), лишь отдаленно напоминает замысловатую механику последовательностей кодонов в молекулах ДНК. Но благодаря такому намеренному упрощению их модели можно описать математически, что позволяет открывать и подтверждать множество макрозакономерностей дрейфа генов, которые иначе остались бы совершенно незаметными. Усложнив картину, они бы только зашли в тупик. Хороши ли их исследования с научной точки зрения? Крик ответил, что сам размышлял об этом сравнении и должен признать, что популяционная генетика – тоже не наука!

Я в этом вопросе более снисходителен, чего, возможно, и следует ожидать от философа, но у меня на то свои причины: я полагаю, что есть основания считать не только, что «чрезмерно» упрощенные модели действительно объясняют то, что нуждается в объяснении, но и что более сложные модели на это не способны. Когда наше внимание привлекают самые общие закономерности явлений, объяснение должно быть дано на подходящем уровне. Зачастую это очевидно. Если вам хочется понять, почему каждый день в определенный час на дорогах пробки, то, с трудом разобравшись, как рулили, тормозили и поддавали газу тысячи водителей, двигавшихся по различным траекториям и в конечном счете образовавших эти пробки, вы все еще будете в замешательстве.