Дэниэл Деннет - Опасная идея Дарвина: Эволюция и смысл жизни

Осмысляя конфигурацию с позиции интенциональности, вы могли бы предсказать ее будущее как действия шахматиста, по собственной воле передвигающего фигуры и пытающегося поставить мат. Для начала вам пришлось бы разработать интерпретационную таблицу, позволяющую сказать, какими символами являются определенные конфигурации пикселей: какое состояние планера означает «Ф × Сш» (Ферзь берет слона; шах) и иные обозначения для шахматных ходов. Но затем вы смогли бы использовать эту таблицу, чтобы предсказывать, например, что следующая формирующаяся из галактики пикселей конфигурация будет вот такой-то вереницей планеров – скажем, символом «Л × Ф» (Ладья берет ферзя). Это рискованно, поскольку проигрываемая на машине Тьюринга шахматная программа может оказаться вовсе не абсолютно рациональной, и на ином уровне на поле могут оказаться осколки, которые «сломают» конфигурацию машины Тьюринга до того, как игра будет закончена. Но если все идет по плану (а обычно так и бывает), если вы интерпретируете конфигурации верно, то можете поразить своих друзей таким, к примеру, заявлением: «Я предсказываю, что следующая вереница планеров возникнет в этой галактике „Жизни“ в области L и будет выглядеть следующим образом: один планер, за ним группа из трех и снова один, и еще один…» Как, во имя всего святого, вам удалось предсказать, что возникнет именно такая «молекулярная структура»? 340

Иными словами, подлинные, но (потенциально) нечеткие паттерны, которыми изобилует такая конфигурация мира «Жизни», будут как на ладони, если только вы достаточно везучи и умны, чтобы посмотреть на них под нужным углом. Это не визуальные , а, так сказать, интеллектуальные структуры. Бесполезно щуриться или мотать головой перед экраном компьютера, а вот если предлагать оригинальные интерпретации (или то, что Куайн назвал бы «аналитическими гипотезами»), можно наткнуться на золотую жилу. Возможности, открывающиеся перед наблюдателем за таким миром игры «Жизнь», сопоставима с возможностями, представляющимися криптографу, глядящему на новый фрагмент зашифрованного текста, или марсианину, наблюдающему в телескоп за игрой Суперкубка. Если марсианин обнаружит, что интенциональная позиция (известная также как «житейская психология» 341) подходит для того, чтобы искать закономерности, то в шумной сутолоке частиц-людей и команд-молекул быстро возникнет логика.

Степень сжатия данных, возникающая с занятием интенциональной позиции при наблюдении за играющей в шахматы двухмерной компьютерной галактикой, потрясает воображение: это различие между размышлением о том, каким будет наиболее вероятный (самый лучший) ход Уайта в шахматах и вычислением положения нескольких триллионов пикселей в течение нескольких сотен тысяч поколений. Но степень экономии в мире игры «Жизнь» не меньше, чем в нашем. Заняв позицию интенциональности или житейской психологии, легко предсказать, что человек пригнется, если швырнуть в него кирпичом; но задача проследить путь фотонов от кирпича к глазному яблоку, нейротрансмиттера от оптического к двигательному нерву и так далее является и всегда будет неразрешимой.

При такой экономии в используемой вычислительной мощности следует быть готовыми к весьма многочисленным ошибкам, но на деле при его правильном использовании занятие интенциональной позиции обеспечивает систему описания, позволяющую в высшей степени надежно предсказывать не только разумное поведение людей, но и «разумное поведение» проектирующих организмы процессов. Все это согрело бы сердце Уильяму Пейли. Простое опровержение позволяет возложить бремя доказательства на скептиков: если бы в биосфере отсутствовал замысел, то как могла бы работать интенциональная позиция? Мы даже можем грубо оценить количество замысла в биосфере, сопоставив цену, в которую обходятся предсказания на наиболее фундаментальном физическом уровне (не предполагающем существования замысла – ну, почти никакого замысла, в зависимости от того, что мы думаем об эволюции вселенных), с ценой предсказаний на более высоких уровнях: с позиции замысла и позиции интенциональности. Улучшенная способность делать предсказания, снижение неопределенности, сокращение огромного пространства поиска до нескольких наиболее подходящих и практически подходящих путей – вот мера замысла, которую можно наблюдать в мире.

Биологи называют такой стиль рассуждения адаптационизмом . Один из самых знаменитых его критиков дал адаптационизму следующее определение: «Усиливающаяся в эволюционной биологии тенденция реконструировать или предсказывать эволюционные события на основании допущения, что непосредственный естественный отбор сделал всех участников процесса эволюции наиболее приспособленными, то есть что они находятся в таком состоянии, которое является наилучшим „решением“ поставленной окружающей средой „задачи“» 342. Эти критики утверждают, что, хотя адаптационизм и играет некоторую важную роль в биологии, он вовсе не так существенен и вездесущ – и его, в самом деле, следует попытаться уравновесить другими подходами. Однако я уже показывал, что именно адаптационизм играет ключевую роль в анализе каждого биологического события на всех уровнях, с самого создания первой самовоспроизводящейся макромолекулы. Если бы мы отказались от адаптационистского мышления, нам, например, пришлось бы отказаться от лучшего классического довода в пользу самого существования эволюции (на с. 182 я привел его в формулировке Марка Ридли): повсеместного существования гомологий, чьи подозрительно сходные структурные черты не являются необходимыми с точки зрения функциональности.

Адаптационистский подход не факультативен: это самая суть эволюционной биологии. Хотя его можно чем-то дополнить, а его недостатки – исправить, размышлять о его вытеснении из сердца биологии значит воображать себе не только ниспровержение дарвинизма, но и крах современной биохимии, всех наук о жизни и медицины. Так что открытие, что многие читатели именно так поняли наиболее знаменитую и влиятельную критическую работу об адаптационизме, часто цитируемую и переиздаваемую, но совершенно не понятую классическую статью Стивена Джея Гулда и Ричарда Левонтина «Антревольты св. Марка и парадигма Панглосса: критика программы адаптационизма» 343, – несколько обескураживает.