Дэниэл Деннет - Опасная идея Дарвина: Эволюция и смысл жизни

Но они не договорятся; в данных условиях отступление от любого «соглашения» о сотрудничестве неизбежно будет вознаграждено, когда бы оно ни произошло, а потому деревья так и переживали бы «трагедию общин» 392, если бы в их распоряжении не было бы, по сути дела, неисчерпаемого источника солнечного света. Трагедия общин возникает, когда существует конечный «общественный» или находящийся в общем пользовании ресурс, которым каждому было бы соблазнительно пользоваться в бóльших объемах, чем причитается по справедливости (например, такова съедобная рыба в океанах). Если не получается достигнуть какого-либо очень конкретного и принудительно приводимого в исполнение соглашения, то ресурсы обычно исчерпываются. Многие виды во многих отношениях сталкиваются с разнообразными вариантами дилеммы заключенного. И мы, люди, сознательно или бессознательно оказываемся перед ними – иногда в таких ситуациях, которые мы бы себе и не вообразили без помощи адаптационистского мышления.

Homo sapiens несвободен от такого рода генетических конфликтов, который Дэвид Хэйг постулирует, чтобы объяснить геномный импринтинг; в важной новой статье 393он анализирует разнообразные конфликты, возникающие между генами беременной женщины и генами ее эмбриона. Разумеется, в интересах эмбриона сохранять вынашивающую его мать сильной и здоровой, ибо его собственное выживание зависит не только от того, переживет ли она беременность, но и от того, будет ли она заботиться о новорожденном. Однако если в своих попытках сохранить здоровье в тяжелых условиях (например, во время голода, который был обычным делом для большинства поколений на всем протяжении человеческой истории) матери нужно ограничить в питании эмбрион, то в определенный момент это оказывается для того большей угрозой, чем альтернатива – ослабление матери.

Если бы эмбрионам «предлагали выбирать» между спонтанным выкидышем на ранних сроках беременности, мертворождением или низким весом при рождении, с одной стороны, и рождением с нормальным весом, но от слабой или даже умирающей матери – с другой, что подсказал бы им (эгоистичный) разум? Предпринять любые возможные шаги, чтобы мать не вышла из игры (она всегда может попытаться родить другого ребенка позднее, когда голод закончится), – и именно это эмбрион и делает. И эмбрион, и мать могут даже не подозревать об этом конфликте, словно соперничающие, вырастая все выше, деревья в лесу. Конфликт разыгрывается в генах и осуществляемом ими контроле над гормонами, а не в сознании матери и эмбриона; это конфликт того же рода, который мы наблюдали между материнскими и отцовскими генами мыши. Бушует океан гормонов; эмбрион вырабатывает гормон, способствующий его собственному росту ценой потребности матери в питании, а ее тело отвечает выработкой гормона-антагониста, стремящегося отменить результаты воздействия первого; и так далее по нарастающей, что может привести к повышению содержания гормонов до уровня, в несколько раз превышающего нормальный. Такое перетягивание каната обычно заканчивается ничьей, но приводит ко множеству побочных эффектов, которые были бы совершенно загадочными и бессмысленными, не будь их появление предсказуемым результатом подобного конфликта. Хэйг подводит черту, применив фундаментальную идею теории игр: «Гены и матери, и плода выиграли бы, если бы данная передача ресурсов осуществлялась бы с меньшей выработкой… гормонов и при меньшем сопротивлении материнского организма, но подобное соглашение с эволюционной точки зрения неосуществимо» 394.

Это во многих отношениях недобрые вести. Чересчур небрежное замечание фон Неймана о неизбежности человеческого эгоизма является воплощением дарвинистского образа мыслей, который у многих вызывает отвращение – и нетрудно понять почему. Они опасаются, что дарвиновское «выживание наиболее приспособленного» подразумевает , что люди дурны и корыстны. Разве не это говорит фон Нейман? Нет. Не совсем. Он говорит, что дарвинизм и в самом деле подразумевает, что такие добродетели, как сотрудничество, должны быть в общем смысле «неосуществимы с эволюционной точки зрения», а потому их трудно достигнуть. Если сотрудничество и другие бескорыстные добродетели существуют, то они должны существовать в соответствии с замыслом – а не появиться ниоткуда. Они могут быть спроектированы при определенных условиях 395. В конце концов, создавшая многоклеточные организмы революция эукариот началась, когда как-то было достигнуто вынужденное перемирие между определенными прокариотическими клетками и вторгнувшимися в них бактериями. Они нашли способ объединиться и подавить свои эгоистические интересы.

В целом сотрудничество и другие добродетели представляют собой редкие и особенные качества, которые могут возникнуть лишь в очень конкретных и сложных проектно-исследовательских условиях. Тогда можно сопоставить Парадигму Панглосса с Парадигмой Полианны, которая вслед за Полианной весело предполагает, что Мать-Природа Добра 396. Как правило, дело обстоит не так – но это не конец света. Даже в данном случае мы видим другие позиции, которые можно занять. Например, разве нам не повезло, что деревья так непревзойденно самолюбивы? Прекрасные леса – не говоря уже о прекрасных деревянных парусниках и чистой белой бумаге, на которой мы пишем стихи, – не могли бы существовать, не будь деревья эгоистичны.

Как я сказал, не может быть сомнений в том, что основанный на теории игр анализ работает в области эволюционной теории, но всегда ли это так? При каких условиях он применим и как можно понять, что мы эти условия нарушаем? Расчеты теории игр всегда предполагают, что существует определенный набор «возможных» ходов, из которого, как правило, выбирают по-определению-эгоистичные участники. Но насколько реалистично это как правило ? Будет ли природа всегда избирать определенный ход просто потому, что в определенных обстоятельствах этот ход разумен ? Не будет ли это оптимизмом в духе Панглосса? (Как мы только что видели, подчас это больше напоминает пессимизм в духе Панглосса. «Чертовы организмы „слишком умны“, чтобы сотрудничать!» 397)

Стандартное для теории игр предположение заключается в том, что всегда будут мутации, имеющие «подходящие» фенотипические результаты, чтобы ответить на конкретный вызов, но что, если Мать-Природа просто не «догадается» о правильном ходе? Может ли такое быть когда-нибудь (или как правило) весьма вероятным? Несомненно, мы знаем о случаях, когда Мать-Природа делала ход – например, чтобы создать леса. Но, может быть, есть не меньше (или даже больше) случаев, когда какое-то скрытое ограничение не дает этому произойти? Вполне возможно, но в любом подобном случае адаптационисты захотят продолжить, задав следующий вопрос: существует ли причина , по которой в данном случае Мать-Природа не совершает хода, или мы имеем дело со всего лишь беспричинным, бездумным ограничением, наложенным на рациональную игровую стратегию Матери-Природы?