Анна Сергеева-Клятис - Повседневная жизнь Пушкиногорья

В петергофских дворцах, куда он попал на работу после университета, он перемерил на себя почти весь царский гардероб, вплоть до париков и орденов — для того, чтобы вжиться в образ, как актер, готовящийся к исполнению сложной роли. Психология героев его экскурсий была для него важнее всего. И впоследствии, объясняя специфику своей работы с пушкинским материалом, Гейченко говорил: «Нужно понять предназначение каждой вещи и через это подойти к пониманию внутреннего состояния своего героя: как он смотрел, поворачивал голову, держал перо, болтал ногами? Как вошла та или иная вещь в поэтический ряд и выдвинула какую-то новую идею, фразу? Это все очень, очень интересно, но необычайно сложно. Истинный вещевед, как писатель, должен перевоплотиться в своего героя, до мелочей понять его характер, скрупулезно изучить все привычки, проникнуть в его мышление» [437] Гейченко С. С. Пушкиногорье // Роман-газета. М., 1987. С. 3. . Это сравнение с актером или писателем в отношении Гейченко работает как нельзя лучше. Писателем, собственно, он и стал со временем, его перу принадлежат живые художественные зарисовки пушкинского быта на Псковщине и бесценные мемуарные свидетельства. Актером он был всегда: работая в петергофских дворцах, создал первый проект театрализованной экскурсии. В пояснении к нему рекомендовал: «…внести в комплексный показ пространственных искусств, представленных в музеях-дворцах, демонстрацию искусств временных (музыку, литературу, балет, драматическое представление), доводя тем самым основной метод музейной экспозиции — синтетический показ — до его предельной полноты и выразительности» [438] Ярославцева Е. С. С. Гейченко — хранитель дворцов-музеев Петергофа. С. 22. .

И впоследствии об искусстве перевоплощения Гейченко ходили легенды. Он умел мгновенно войти в роль, заговорить голосом персонажа, из подручных средств сделать себе импровизированный «костюм», вернее, обойтись его деталями. Однако перевоплощение было полным, и секрет заключался в игровой, артистической натуре этого человека, в чем-то родственной складу гениального хозяина Михайловского, чрезвычайно способной к мгновенной и талантливой импровизации. В. Я. Курбатов свидетельствует о том, что «в семейных альбомах Гейченко его самого можно найти и царем Максимилианом, и „грузином“, и деревенским гармонистом» [439] Курбатов В. Я. Домовой: Семен Степанович Гейченко: Письма и разговоры. С. 13. . Эти качества жили в нем с молодых лет, нисколько не умаляя профессионализма музейщика, экспозиционера, хранителя, искусствоведа, специалиста по эпохе.

Естественно предположить — и это подтверждается фактами, — что Гейченко в музейном коллективе Петергофа занимал совершенно особое положение. В 1925 году 22-летнего молодого человека назначают хранителем Дворца-музея Николая II в Александрии, который, конечно, был под угрозой уничтожения. Чтобы спасти дворец, необходимо было быстро предпринять решительные меры. Вместе с другим талантливым сотрудником, А. В. Шеманским, Гейченко разрабатывает план экспозиции «Крах самодержавия», для ее реализации ему удается заполучить два полуразрушенных вагона царского поезда, в котором 2 марта 1917 года на Псковском вокзале произошло отречение Николая II от престола. К 1930 году в них была восстановлена внутренняя отделка, и вагоны, поставленные на территории Александрии, стали гвоздем новой экспозиции.

Фактически каждый год стараниями Гейченко открывались новые выставки разнообразной тематики: история дворцовых переворотов, история дворянского быта, бюджет царского двора, война и техника, садово-парковое искусство и др. В соавторстве с А. В. Шеманским Гейченко написал и издал путеводители по петергофским дворцам, выступал с выездными лекциями, проводил экскурсии. Вся эта плодотворная деятельность оборвалась в 1937 году, когда были арестованы директор Петергофа Н. И. Архипов и А. В. Шеманский, соратник и соавтор Гейченко.

Из Петергофа пришлось уйти. Два года Гейченко работал в Русском музее, с 1939 года — в музее Пушкинского Дома, оттуда был отправлен в научную командировку в Михайловское — место псковской ссылки Пушкина. Но надолго задержаться на новом месте Гейченко не пришлось. 13 июля 1941 года его самого арестовали по ложному обвинению в антисоветской пропаганде. Обвинение стало результатом доноса. Неосторожное высказывание о том, что советские ученые «отгорожены от западной культуры китайской стеной» было иезуитски истолковано как восхваление западной демократии. Приговор Гейченко получил классический: по статье 58–0, часть 2 — десять лет ИТЛ с дальнейшим поражением в правах на пять лет за «антисоветскую пораженческую пропаганду»; дальше последовал этап в закрытом товарном вагоне фактически без воды и еды, в Северо-Уральский лагерь. Гостеприимный ГУЛАГ распахнул перед ним свои объятия. Работал Гейченко на лесоповале в нескольких километрах от лагеря. Этот вид лагерной работы красноречиво описывал в «Архипелаге ГУЛАГ» А. И. Солженицын: «Снег — по грудь. Ты лесоруб. Сперва ты собой утопчешь его около ствола. Свалишь ствол. Потом, едва проталкиваясь по снегу, обрубишь все ветки (еще их надо искать в снегу и топором до них добираться). Всё в том же рыхлом снегу волоча, все ветки ты снесешь в кучи и в кучах сожжешь (а они дымят, не горят). Теперь лесину распилишь на размеры и соштабелюешь. И норма тебе на брата в день — пять кубометров, а на двоих десять. <���…> Уже руки твои не поднимают топора, уже ноги твои не переходят. В годы войны (при военном питании) звали лагерники три недели лесоповала — сухим расстрелом. Этот лес, эту красу земли, воспетую в стихах и в прозе, ты возненавидишь! Ты с дрожью отвращения будешь входить под сосновые и березовые своды! Ты еще потом десятилетиями, чуть закрыв глаза, будешь видеть те еловые и осиновые кряжи, которые сотни метров волок на себе до вагона, утопая в снегу, и падал, и цеплялся, боясь упустить, не надеясь потом поднять из снежного месива» [440] Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ. М., 2009. С. 507–508. . Говорить об условиях лагерного быта и самоощущении человека в сталинском лагере мы здесь не будем. Скажем только, что за два года Гейченко приобрел богатый опыт выживания в аду.

Он был досрочно освобожден 29 июля 1943 года с направлением в Красную армию, а вот официально реабилитирован только в 1992-м, за год до своей смерти. В августе — октябре 1943 года проходил обучение в военных учебных полевых лагерях. С ноября воевал минометчиком в минометной роте 1236-го стрелкового полка 372-й стрелковой дивизии на Волховском и Ленинградском фронтах. Это, конечно, был штрафбат, или штрафная часть в составе регулярного воинского подразделения, куда направлялись бывшие заключенные, чтобы «искупить свою вину кровью». Известно, что штрафникам поручались самые сложные операции, и смертность их в годы войны в пять-шесть раз превышала среднестатистические потери по армии. Однако при проявленной отваге и в случае ранения такой бывший лагерник мог получить и полное прощение.