Джон Лоусон - Теория и практика создания пьесы и киносценария

В льесе «Росмерсхольм» (1886) Ребекка Вест может обрести целостность лишь в смерти. Ее любовь к Росмеру приводит их обоих к самоубийству — они бросаются с моста в водопад. В этой пьесе мы уже находим зародыши того мистицизма, которым окрашены все последние произведения Ибсена. Вновь появляется образ матери-жены из «Пера Гюнта». Но в ней уже ничего нет от святой невинности Сольвейг, она также ищет спасения в собственной воле. Это уже не Нора, жена-ребенок, которая, став взрослой, радостно уходит в широкий мир. В ней кипит горечь, ее терзает страсть. Ребекка говорит, что она приехала в Росмерсхольм, сознательно желая извлечь из этого всю выгоду, которую сможет: «Я знать не хотела никаких посторонних соображений. Ничего, что могло бы заставить меня свернуть с дороги». Она разрушила семью Росмера, и его жена покончила с собой. Ребекка желала видеть Росмера «свободным — и в жизни, и духом». Но когда ее желание свершается, она понимает, что «воля ее сломлена». Любовь ее стала «самоотрицанием» — Ребекка и Росмер кидаются в тот же водопад, что и его жена.

В последней пьесе, относящейся к среднему периоду, в «Гедде Габлер» (1890), Ибсен дает беспощадно правдивый анализ характера женщины, не сумевшей найти свое место в обществе. В заметках к «Гедде Габлер» он говорит: «Отсутствие цели в жизни — вот что мучит ее». Ребекку Вест тоже мучило «отсутствие цели в жизни», но в пьесе «Росмерсхольм» Ибсен не стал развивать эту тему. Обостренная чувственность Гедды, ее беспринципность, преклонение перед условностями, боязнь всего «смешного и пошлого», не находящий выхода идеализм, отчаянный эгоизм — все эти черты делают ее прототипом женщин, чьи непостоянство и очарование стали главным украшением современной драмы. Но лишь немногие драматурги нашего времени рисуют этот тип честно и точно. Жестокая трагедия Гедды приобрела именно те черты, которых она больше всего страшилась, — стала «смешной и пошлой». Гедду нетрудно узнать в ее бледных подобиях: эта не знающая покоя Гильда в «Плане жизни» Ноэля Каурда; это неистово-романтичная Нина из «Странной интерлюдии». Это еще десятки героинь, не имеющих другой цели в жизни, кроме погони за мужчинами и идеалами.

То, что возвышает Гедду над «смешным и пошлым», — это воля; подобно всем героям Ибсена, она знает, что должна сама творить свою судьбу. Когда асессор Бракк говорит ей, что Левборг мертв, она отвечает: «Как-то легче дышится, когда знаешь, что на свете все-таки совершается иногда что-то свободное, смелое, на чем лежит отпечаток естественной, непроизвольной красоты». Ее повергает в ужас (и по сути дел парализует ее волю) известие, что Левборг застрелился не добровольно. Потомки Гедды в театре XX века утеряли эту отличительную черту. Они ищут «естественную красоту» через чувства, через эмоции, но воля в этих поисках не участвует. Образ ибсеновской Гедды развивается в том же направлении, что и образ Ребекки в «Росмерсхольме», — ее воля, как и воля Ребекки, к концу пьесы оказывается сломленной. В этом направлении развивается и философия самого Ибсена.

Уильям Арчер цитирует письмо, написанное Ибсеном графу Прозору в марте 1900 года: «Вы совершенно правы, когда говорите, что серия пьес, заканчивающаяся Эпилогом («Когда мы, мертвые, пробуждаемся»), началась «Строителем Сольнесом». Интересно, что все годы между созданием «Бранда» и «Гедды Габлер» (с 1864 по 1891 г.) Ибсен прожил в Германии, изредка уезжая в Италию. Последний цикл из четырех пьес был создан после возвращения драматурга в Христианию.

В «Строителе Сольнесе» (1892), в первой и самой сильной из этих четырех пьес, Ибсен поставил дилемму, которая глубоко занимала его: подобно Ребекке Вест и Гедде, Хильда относится к числу тех женщин, которые обращают свою волю на то, чтобы любой ценой добиться эмоциональной свободы. Сольнес, стареющий архитектор, говорит ей: «Не думаете ли и вы, Хильда, что есть на свете такие исключительные, избранные натуры, которым дарована сила, власть и способность желать, жаждать чего-нибудь так страстно, упорно, так непреклонно, что оно дается им наконец?» И далее —

«Сольнес. Вы — юность, Хильда.

Хильда (улыбаясь). Юность, которой вы так боитесь?

Сольнес. И которая, в сущности, так влечет меня к себе».

Хильда говорит ему, что он должен подняться на вершину построенной им башни; она говорит, что тоже хочет подняться на страшно высокую башню, где можно «стоять и смотреть вниз на тех, кто строит церкви... дома... семейные очаги для папаши с мамашей и деток... а потом мы будем строить чудеснейшее, прекраснейшее в мире... воздушные замки... в них так удобно укрываться. И строить их так легко...».

Сольнес отвечает, что воздушный замок должен быть настоящим, должен иметь под собой «каменный фундамент». Несколько позже он говорит Хильде:

«Людям не нужны вовсе эти семейные очаги. Не нуждаются люди в них для своего счастья... Вот каковы итоги, поскольку я оглядываюсь на прошлое. Ничего я, в сущности, не создал. И ничем не пожертвовал ради возможности создать что-то. В результате — ничего, ничего. Круглый нуль!.. Я хочу теперь строить единственное, в чем может, по-моему, заключаться человеческое счастье...

Хильда. Строитель, вы говорите о наших воздушных замках?

Сольнес. Да, о воздушных замках.

Хильда. Боюсь, что у вас голова закружится, прежде чем мы дойдем до полдороги».

Его последние слова, с которыми он обращается к Хильде перед тем, как подняться на башню, — это прощание и самого Ибсена: «На каменном фундаменте». Хильда видит его на самом верху «вновь великим и свободным», и в конце она говорит: «Но он достиг вершины. И я слышала в воздухе звуки арфы».

В «Строителе Сольнесе» Ибсен дал обзор собственного творчества и признал, что оказался в тупике. Он исследовал буржуазную семью и обнаружил озлобление и распад: «Людям не нужны вовсе эти семейные очаги. Не нуждаются люди в них для своего счастья». Но он был убежден, что счастье — «законное право человека». Человек должен побеждать посредством своей воли, но в современном обществе воля атрофируется, становится бесплодной. В 1870 году Ибсен говорил: «Необходим бунт человеческого духа». Он попытался отыскать пути для победы человеческого духа над окружающим миром, но не нашел решения. Тогда он пришел к выводу, что воля должна возвыситься над окружающим миром, должна достичь той «непроизвольной красоты», о которой говорила Гедда. Но Ибсен сознавал, что в действительности такое решение — это бегство: «воздушные замки... в них так легко укрыться». Он понимал, что Хильда, точно так же, как и Гедда Габлер, сама — порождение нездоровой среды. Хильду называют «хищной птицей»; она мечется в поисках эмоциональных потрясений.

Фру Сольнес — одна из самых трагических фигур, созданных Ибсеном. Она задыхается от слез, говоря о своих «девяти прелестных куклах», которых она любила с самого детства, сохранила после замужества, и которые погибли, когда пожар уничтожил их дом. (Пожар, уничтоживший дом Сольнес, — это тот же самый пожар, который уничтожил приют в «Привидениях»). «Сгорели все старые фамильные портреты, — говорит фру Сольнес, — все старинные шелковые платья, которые хранились в семействе испокон веков. Все материны и бабушкины кружева!... И подумайте — все драгоценности! И все куклы...». Сольнес говорит о ней: «У нее тоже способности строить, создавать... Строить маленькие детские души, Хильда. Помогать им мало-помалу расти, приобретать благородные, прекрасные формы. Вырастать в стройные, зрелые человеческие души. Вот какого рода способности были у Алины. И все это осталось втуне. Навсегда. Ни к чему... Точно пепелище после пожара!»