Дэвид Гребер - Бредовая работа [Трактат о распространении бессмысленного труда] [litres]

Теория Грооса об удовольствии быть причиной привела его к разработке теории игры как выдумки. Он предположил, что люди изобретают игры и развлечения по той же самой причине, по которой младенцы испытывают восторг от своей способности передвигать карандаш. Мы стремимся упражнять свои способности ради них самих. Нас не отвлекает тот факт, что мы делаем это в выдуманной ситуации; в действительности это только добавляет изобретательности. Гроос, опираясь на идеи немецкого философа эпохи романтизма Фридриха Шиллера, предполагает, что именно в этом и заключается свобода (Шиллер утверждал, что желание создавать произведения искусства – это просто выражение желания игры как осуществления свободы ради нее самой [81] Само собой, я предлагаю невероятно упрощенную версию философии Шиллера. ). Свобода – это наша способность выдумывать вещи просто ради нее самой.

В то же самое время именно этот выдуманный аспект работы приводил работающих студентов вроде Патрика и Брендана в бешенство. На самом деле именно это каждый, кто когда-либо работал по найму и находился под строгим надзором, наверняка считает самым невыносимым аспектом своей работы. Работа служит какой-то цели или, по крайней мере, должна ей служить. Когда тебя заставляют притворяться, что ты работаешь, просто ради самой работы – это унижение, потому что это требование вполне закономерно воспринимается как использование власти ради самой власти. Если выдуманная игра – это чистейшее выражение человеческой свободы, то выдуманная работа, которую тебя заставляют делать другие, – чистейшее выражение отсутствия свободы. В таком случае неудивительно, что исторически представление о том, что определенные группы людей должны всё время работать, даже если делать нечего, и что работу следует выдумывать, чтобы занять их время, даже если в действительности ничего делать не нужно, впервые возникает применительно к несвободным людям – к заключенным и рабам. В истории две эти категории сильно пересекались [82] С юридической точки зрения большинство рабовладельческих обществ оправдывают существование этого института правовой фикцией, согласно которой рабы являются военнопленными: исторически многие рабы действительно были захвачены в результате военных действий. Впервые скованные цепью рабы были задействованы на римских плантациях. В них заключали рабов, помещенных за неповиновение или попытку побега в эргастулум на плантации, то есть в тюрьму. .

Было бы интересно (хотя наверняка невозможно) написать историю надуманной работы – изучить, когда и в каких условиях «безделье» стало считаться проблемой или даже грехом. Я не знаю, пытался ли кто-то провести такое исследование [83] Определенно существуют работы, посвященные моралистам в Китае, Индии и античном мире, а также их концепциям работы и безделья, например различию otium и negotium в Древнем Риме. Но здесь я говорю скорее о практических вопросах, то есть о том, когда и где даже бесполезная работа стала считаться предпочтительней, чем полное отсутствие всякой работы. . Но имеющиеся данные говорят о том, что современная форма надуманной работы, на которую жалуются Патрик и Брендан, появилась по историческим меркам недавно. Отчасти это связано с тем, что большинство когда-либо живших людей предполагали, что нормальная человеческая работа связана с периодическими интенсивными вспышками энергичной активности, за которыми следует отдых, а затем снова медленное движение в сторону интенсивной фазы. Например, так обстоит дело с земледелием: полная мобилизация во время посева и жатвы, но на протяжении остальных времен года земледельцы что-то придумывают и чинят вещи, занимаются разными мелочами и просто слоняются без дела. Но подобный вид принимают даже повседневные обязанности и проекты вроде строительства дома или подготовки к пиршеству. Короче говоря, типичный для студентов вариант с пофигизмом во время занятий, зубрежкой перед экзаменами и последующим возвратом к сачкованию (я это называю «прерывистой истерикой») – это обычный для людей способ решать необходимые задачи, если не заставлять их вести себя иначе [84] Эдвард Палмер Томпсон пишет о ткачах XVI и XVII веков: «Когда люди сами контролировали свою трудовую жизнь, то они прибегали к трудовому режиму, который заключался в чередовании вспышек интенсивного труда и периодов безделья. (Такой трудовой режим сегодня преобладает среди некоторых самозанятых: художников, писателей, небольших фермеров и, возможно, также среди студентов; поэтому возникает вопрос, не является ли это „естественным“ рабочим ритмом для людей.) По понедельникам или вторникам на ткацком производстве по традиции напевали „Еще-мно-го-времени, еще-мно-го-времени“, а по четвергам и пятницам – „Всего денек остался, остался всего денек“» (см.: Thompson E. P . Time, Work-Discipline and Industrial Capitalism // Past & Present. 1967. No. 38. P. 73). . У некоторых студентов этот способ действия может проявляться в карикатурной форме [85] Когда я был в старших классах, самые крутые ученики участвовали в соревновании для настоящих мачо: перед экзаменами они хвастались тем, сколько часов они не спали, пока занимались зубрежкой накануне: тридцать шесть, сорок восемь, даже шестьдесят часов. Они считались мачо, потому что предполагалось, что до этого они вообще ничего не учили и думали о более важных вещах. Я быстро понял, что если превращать себя в безумного зомби, то дополнительные часы учебы ничем не помогут. Подозреваю, что это одна из причин, по которой я стал профессором. , но хорошие студенты обычно понимают, как правильно настроить темп работы. Дело не только в том, что люди будут вести себя так, если оставить их в покое: нет никаких причин полагать, что если заставить их действовать иначе, то это приведет к повышению эффективности или производительности. Чаще всего это будет приводить как раз к противоположным результатам.

Само собой, некоторые задачи требуют большего напряжения сил, и потому для них больше подходит чередование интенсивных вспышек бурной активности и периодов относительной вялости, – так было всегда. Охота на животных требует больше усилий, чем сбор овощей, даже если собирать их спорадическими порывами; для строительства домов героические усилия больше подходят, чем для их уборки. Как показывают эти примеры, в большинстве человеческих обществ мужчины стремятся монополизировать самую интересную и эффектную работу, и им это обычно удается. К примеру, они выжигают леса, чтобы освободить место для посевов, а женщинам, если это возможно, делегируют более монотонную и трудоемкую работу (например, прополку). Можно сказать, что мужчины забирают себе работу, о которой потом рассказывают истории, и оставляют женщинам работу, во время которой рассказывают истории [86] Опять же, базовый пример – охота и собирательство. Возможно, уход за детьми является самым ярким исключением: это в основном женская сфера, но она всегда порождает истории. . Так будет происходить тем чаще, чем более патриархальным является общество и чем больше у мужчин власти над женщинами. За редким исключением, эта модель воспроизводится всегда, когда одна группа явно доминирует над другой. Феодальные лорды, если они вообще занимались какой-либо работой, были воинами [87] Здесь я игнорирую менеджериальные функции, связанные с управлением их владениями, но неясно, считалось ли это в те времена трудом. Подозреваю, что нет. . В их жизни драматические подвиги на поле битвы, как правило, чередовались с периодами практически полного безделья и апатии. Понятно, что от крестьян и прислуги ожидали более постоянной работы. Но даже тогда их рабочий график был далек от современных регулярных и дисциплинированных «с девяти до пяти»: типичный средневековый крепостной, вне зависимости от пола, вероятно, работал от рассвета до заката двадцать или тридцать дней в году, а в остальные дни всего по несколько часов. Во время праздников крепостные совсем не работали, а праздников было довольно много.