Мартин Пачнер - От литеры до литературы [Как письменное слово формирует мир, личности, историю]

Атмосфера фестиваля, сложившаяся в Джайпуре, заставила меня еще раз оглянуться на историю литературы. Она началась в плодородных речных долинах Месопотамии, где литература зародилась и откуда отправилась триумфальным маршем по всему миру. На этом пути литература, принадлежавшая поначалу чрезвычайно узкому кругу писцов, книжников и царей, обретала все больше и больше читателей и писателей. Демократизации литературы способствовали разнообразные изобретения – от алфавита и папируса до бумаги и печати: каждое из них понижало барьеры доступности, открывало литературный мир все более широкой публике, которая затем создавала новые жанры и формы – романы, газеты, манифесты – и одновременно подтверждала непреходящее значение древних фундаментальных текстов. Джайпур, со своими читателями из любых слоев общества, со столкновениями старых и новых текстов, представляется мне хорошим эпилогом моего повествования.

Я помнил и о том, что в этом сюжете об экспансии литературы встречается множество различных поворотов, масса неожиданностей – по крайней мере, для меня; что он движется не по прямой линии, а с множеством отклонений от нее, а порой даже обращается вспять. Письменность изобрели и в Евразии, и в Америке. В месиве историй, накрывшем собой и Азию, и Европу, кочевали взад-вперед отдельные сюжеты. По всему миру развитие письменности сопровождалось откровенным противостоянием со стороны харизматических учителей. Рождение новых технологий влекло за собой войны форматов (одна из них, например, сопровождала переход от папирусных свитков к пергаментным книгам), при этом священные тексты подчас первыми находили новые методы воспроизведения. Но, несмотря на впечатляющий всплеск письменной литературы, устное сказительство прочно удерживало позиции, что показывает пример «Эпоса о Сундиате» и бардов мандинка.

Самое трудное в описании истории литературы – не неожиданные повороты и сложные переплетения сюжетных линий, а необходимость признать, что мы сами находимся в самом средоточии событий, что сюжет продолжает развиваться. Даже идея единой всемирной литературы с единой историей насчитывает всего двести лет. Гёте сформулировал термин «всемирная литература», еще не зная ни об эпосе майя «Пополь-Вух», лежавшем под спудом в какой-то библиотеке, ни об «Эпосе о Гильгамеше», зарытом в землю в сердце Месопотамии, ни о «Повести о Гэндзи», неизвестной кому-либо за пределами Японии и Восточной Азии, ни о сложенной в Западной Африке истории Сундиаты, которую к тому времени еще никто не записал. И конечно, Гёте никак не мог предсказать того, что его идея вдохновит авторов «Манифеста Коммунистической партии». С каждым новым добавлением и каждым открытием, сделанным где-то в прошлом, повествование о литературе так или иначе меняется.

То же самое относится и к технологии. Возможно, вы читаете эти слова в книге, отпечатанной на бумаге, или с экрана, если только не надели очки, которые каким-то образом проектируют слова в поле зрения. Но каким бы техническим устройством вы ни пользовались, вы будете или переворачивать страницы, или проматывать перед собой непрерывную полосу, содержащую текст. Обратите внимание на сочетание старого и нового. Большинство человечества перестало перематывать тексты с тех самых пор, когда на смену папирусным свиткам пришли пергаментные книги, но теперь, две тысячи лет спустя, этот способ чтения вернулся: заполненная строками полоса на экране компьютера больше похожа на непрерывный свиток, нежели на пачку отдельных страниц. Таблички для записи тоже, казалось бы, полностью вышли из употребления несколько сотен лет назад, но теперь мы видим их сплошь и рядом. Если взглянуть незаметно, то люди с планшетами оказываются странно похожими на писцов Античности, которые сидели, скрестив ноги, и держали на коленях доску для записи.

Чем больше я оглядываюсь назад, тем больше вижу в настоящем проявлений прошлого. 140 знаков, которыми твиттер ограничивает размер сообщения, можно считать упрощенной версией коротких стихотворений, которыми хэйанские придворные обменивались между собой в эпоху «Повести о Гэндзи» Мурасаки Сикибу, а средневековые романтические повести, возможно, возродились в виде бестселлеров, публикуемых самими авторами в электронном виде и приводящих в бешенство бесчисленных современных авторов, пишущих в традициях Сервантеса. Интернет сделал возможными и новые формы наблюдения, и новые способы уклонения от цензуры, подобные современной системе самиздата. Вернулось в обиход и устное сказительство, что хорошо известно любителям аудиокниг. Сказители мандинка, предпочитавшие запись на кассеты, а не письменную фиксацию своих текстов, порадовались бы такому повороту событий.

В своих путешествиях я пытался уловить мгновения, в которые можно было увидеть, как литература формирует историю. Я отыскал их, наткнувшись на следы таких необыкновенных читателей, как Ашшурбанипал и Александр, воплотивших свое восприятие прочитанного в действия, – но ведь и неграмотный Писарро горделиво принес книги в Новый Свет. Историю также формировали последователи священных писаний, превращавшиеся, благодаря своей вере в написанное, в могучие силы исторического значения, что подчас вело к столкновениям различных священных текстов и даже различных толкований одного и того же. Я поймал себя на том, что путешествовал по дорогам, проложенным для распространения литературы, – вроде тех почтовых дорог, за которыми следил Франклин, – прямо в собственном дворе.

Самой поразительной особенностью литературы всегда была ее способность проецировать речь глубоко в пространство и время. Интернет немыслимо ускорил перемещение в пространстве, позволяя в считаные секунды послать письмо в любую точку Земли. А как насчет времени? Начав воспринимать четыре тысячи лет прошлого литературы как подход к происходящим вокруг меня переменам, я стал представлять себе литературных археологов будущего. Удастся ли им откопать какие-нибудь забытые шедевры уровня, допустим, «Эпоса о Гильгамеше»?

Ответ далеко не очевиден. Уже успела обнаружиться проблема доступности электронных СМИ, связанная с быстрым устареванием компьютерных программ и форматов. При определенном везении будущие историки смогут перекодировать устаревшие наборы данных или восстановить старые компьютеры, чтобы получить доступ к нечитаемым иным образом файлам (примерно так же, как в XIX столетии пришлось восстанавливать код клинописи).

Библиотекари предупреждают: лучший способ сохранять написанное от превратностей грядущих войн форматов состоит в том, чтобы распечатывать все на бумаге. А может быть, нам следует вырезать наши каноны в камне, как поступил некогда китайский император. Но самый важный урок, который можно вынести из истории литературы, – то, что единственной гарантией выживания текста может быть его непрерывное использование. Чтобы пройти через века, текст должен остаться достаточно актуальным для того, чтобы его переводили, расшифровывали и читали в каждом поколении. Значит, будущее литературы определяется образованием, а не технологиями.