Елена Полякова - Николай Рерих

И в книгах, как всегда, появятся те же сюжеты — Шамбалы и ее знамений.

«Для одних Шамбала есть истина, для других Шамбала есть утопия… Шамбалы Владыка живет и дышит в сердце Солнца. Шамбалы Владыка зовущий и позванный… Шамбалы Владыка дышит истиной и утверждает истину… Сияния над вершинами Гималаев — не от северных сверканий. Эти столбы света и лучи света — от Шамбалы они, от башни Великого Приходящего…»

Или:

«Приближается великая эпоха. Правитель мира готов к битве. Многие вещи открываются. Космический огонь вновь приближается к земле. Планеты являют новую эру. Но многие катаклизмы произойдут прежде, чем настанет новая эра процветания. Снова будет испытываться человечество, чтобы видеть, достаточно ли развился его слух».

Так путешествует художник по Блистающей Шамбале, соединяя ее с царством Майтрейи — грядущего Будды. Так путешествует он по Малому Тибету — Ладаку, с его монастырями и базарами, с его сказаниями о Гэсаре и слухами, идущими с севера, из России.

Двадцать третьего сентября небольшая экспедиция вышла на границу Ладака и китайского Туркестана. Граница пересечена незаметно, власть Китая здесь слаба, до столицы — тысячи километров гор, пустынь, бездорожья. Но и здесь — за индийской, а значит, английской границей — чиновники подозрительно рассматривают паспорта, разваливаются мосты именно тогда, когда к ним подходит экспедиция, и подозрительные личности — то ли паломники, то ли шпионы, а может быть, и те и другие — следуют за караваном. Тут выясняется, что лама-проводник не только понимает, но говорит по-русски, хотя раньше не понимал ни слова. Граница пройдена, но словно чья-то рука тянется из Индии за экспедицией, словно чьи-то враждебные глаза наблюдают за каждым переходом каравана по Синьцзяну, дальнему западу Китая.

Девятого октября Рерихи перевалили Санджу — перевал на высоте пяти тысяч семидесяти метров. За перевалом попадают словно бы в «милое Ключино», к бородатому Ефиму, — радушные бородачи в цветных кафтанах и поясах, в шапках, отороченных мехом, встречают караван. Словно кержаки, ушедшие от гонений петровских в Великую Азию. Но это — коренные обитатели Синьцзяна, хотя они знают отдельные русские слова и гордятся русскими вещами.

Мелькают в горах неведомые пещеры; горы понижаются, переходят в равнину, в пустыню Такла-Макан — молочную пустыню с тончайшим рисунком песчаных волн, розовые отсветы ее напоминают Египет. Все здесь, как во времена Фа-Сяня, китайского путешественника VII века: «Здесь водятся во множестве злые демоны и дуют горячие ветры. Путешественники, повстречавшиеся с ними, гибнут все до одного. Не видно ни птицы в воздухе, ни зверя на земле. Сколько ни высматриваешь, куда идти, не знаешь, на чем остановить свой выбор: нет иной вехи и знака, кроме высушенных костей на песке». Путь экспедиции скрещивается с путями папского посла XIII века Джованни Карпини, фламандца Рубрука — посланника Людовика Девятого, с путем Марко Поло. С Великим шелковым путем, тянувшимся от Китая на запад, где тюки с китайскими шелками переходили из рук в руки, и цены на них менялись, цены на них росли, пока не доходили они до дочерей викингов и принцессы Малэн.

Глинобитные дома, глинобитные мечети, постоялые дворы учащаются по дороге, пока не смыкаются с городом Хотаном.

В центре Хотана резиденция даотая — китайского чиновника, рядом — громадный базар, вокруг — путаница закоулков, образующих проходы между домами, повернутыми глухой стеной к улице, между многочисленными, но небогатыми, словно временными мечетями. И сам город сочетает древность и временность — такие города покидают в пустыне жители, и их заносит песками, и глинобитные дома и ограды быстро снова превращаются в прах, в землю. Ветер метет пыль по улицам, пыль ест глаза путешественников, торговцев, ремесленников, которые выделывают традиционные хотанские ковры с изображением граната — дерева жизни, а впрочем, и с бухарскими, и даже с европейскими узорами.

Хребет Куэнь-Лунь почти всегда скрыт пыльной завесой, пыль заметает давно покинутые буддийские святилища и ступы.

Буддист Фа-Сянь удовлетворенно констатировал больше тысячи лет тому назад:

«Жители чтят наш закон и все до единого с наслаждением внемлют его божественной музыке. Монахов там несметное множество и большинство из них — последователи махаяны… В семи-восьми ли западнее города стоит так называемый новый царский монастырь, строительство которого отняло восемьдесят лет и растянулось на три царствования… За манговой рощей выстроен храм Будды, поражающий пышностью и красотой… Закон Будды высоко почитается…»

В Восточном Китае буддизм сменился конфуцианством. Запад склонился к исламу — его исповедуют разноязычные, разноплеменные дунгане, казахи, таджики, среди которых почти незаметны китайцы.

В этом разноязычье, в городском шуме, в пыли проводит экспедиция Рерихов четыре месяца. Они, как положено, наносят визиты даотаю, амбаню — гражданскому правителю, «военкому», как неожиданно называет Рерих в своих записях военачальника. Все по-китайски любезны, все улыбаются, все допытываются — а зачем почтенные путешественники прибыли в город и долго ли там пробудут? Даотай с улыбкой объявил, что он не признает китайского паспорта Рериха, и было совершенно неизвестно, что же он признает, так как он, как и многие азиатские бюрократы-чиновники, был «неграмотен, убийца и самодур». Амбань, улыбаясь, сказал: «В доме писать картины можно, а вне дома — нельзя».

Руководитель экспедиции не обращается за помощью к английскому консулу. Руководитель экспедиции обращается за помощью в Советское консульство в Кашгар, лежащий от Хотана почти на таком же расстоянии, как Хотан от Ладака. Он просит о содействии. Сообщает о том, что цель экспедиции — «фиксирование художественных сокровищ Азии», а между тем хотанские власти запрещают художнику писать этюды.

Консул попадает в затруднительное положение. Обстановка в Синьцзяне сложнейшая. Народ открыто симпатизирует Советскому Союзу и ловит вести из Советского Туркестана. Оживляется торговля с севером — советские товары дешевле и добротнее английских. Англичане распускают слухи то о дискриминации национальных меньшинств в Советском Союзе, то о том, что большевики готовят восстание мусульман в Синьцзяне. В городах полно всякого рода наблюдателей и осведомителей; местные власти то изысканно вежливы, то наглы, в зависимости от вестей из Пекина, от обещаний английских консулов, от обстановки на индийской границе.

И все же консул, живущий в Кашгаре, заботится об экспедиции, идущей под американским флагом, хотя слухи о том, что белоэмигрант Рерих выполняет чьи-то сомнительные поручения, доходят и до Советского консульства. Из Кашгара, из консульства, пересылаются Рерихам в Хотан письма и советские газеты, а их письма идут через консульство в Европу и в Нью-Йорк.