Владимир Богораз - Чукчи. Том I

Впрочем, и другие пастухи при чужом стаде могут в благоприятные годы постепенно накопить несколько десятков важенок и так понемногу выйти на путь самостоятельного хозяйства.

Рассказы из фольклорных источников имеют, как указано, характер вообще оптимистический. Вместе с тем по всем оленеводным околоткам разбросаны семьи, которые явственно помнят о своем приморском происхождении и даже называют имя какого-то деда или прадеда, который пришел из поселка Janraŋaj или Lũren с парой запасной обуви и с котомкой за плечами, как раз так, как описывается в чукотской сказке.

Эти любопытные рассказы таким образом определенно приукрашают процесс социального расслоения среди оленных чукоч. Они говорят только об удачниках, о бедных искателях счастья, которые вышли в богатые хозяева, оставляя совсем в тени или забвении те многочисленные слои, которые не имели удачи и до сего времени остались в пастухах при чужом стаде.

Рядом с этим я записал несколько рассказов в виде автобиографий самих пастухов. Эти рассказы, напротив того, отличаются повышенным классовым настроением. В противность фольклорным рассказам они описывают богатых оленных хозяев жадными, жестокими и злыми, — эти рассказы менее всего являются радужными.

Любопытно указать, что самые последние по времени рассказы, относящиеся к войнам с русскими, тоже подмечают классовое расслоение, но не в собственной среде, а у русских завоевателей. Конечно, к чужестранным завоевателям было легче подойти с классовым осуждением, чем к своим собственным силачам и богачам, и можно привести поразительное место из чукотского рассказа о гибели Павлуцкого: «Двух бедняков, всем обижаемых, которых не досыта кормили, наши не тронули и оставили в живых. Дали им сильные упряжки и жирный дорожный запас и сказали: „Поезжайте к своим и скажите, что вы видели [о гибели Павлуцкого], затем чтоб прекратилось злое убивание людей“».

Чукотский рассказчик подметил классовое расслоение в русском завоевательном отряде. Надо указать, что в среде этих отрядов, особенно у Павлуцкого, были большие несогласия. Коряки с чуванцами, которые везли военные обозы на собственных оленях и собаках, были готовы при первом удобном случае оставить своих господ и бежать в сторону, захватив и запасы. Местные казаки, осевшие на устьях реки Колымы, тоже неохотно отправились в поход и, по русскому преданию, даже изменили Павлуцкому, бросили его на произвол судьбы и ушли домой.

Укрупнение оленеводства у чукоч привело крупные хозяйства и целые околотки к выдвижению оленеводства как специальной формы хозяйства, с оттеснением на задний план всех остальных форм хозяйства, обычно являющихся составною частью хозяйственного комплекса, типичного для севера.

В наиболее богатых оленных околотках, например, на вершине рек Омолона и Олоя, Анадыря и Члуна, богатые оленеводы и их пастухи или зависимые соседи не имеют ни досуга, ни возможности заниматься чем-либо другим, кроме ухода за стадом. Многотысячные оленьи стада привлекают все их внимание и полностью занимают все их рабочее время. Они не могут выйти летом на берег реки для рыболовства или на берег моря для охоты за тюленями. Тем более они не могут делать далеких охотничьих экспедиций за дикими оленями или горными баранами, как это делают тунгусы с ламутами. Они не имеют возможности также расставить по тундре песцовый пастник на многие десятки верст налево и направо. Самое большее, что им доступно, это — расставлять зимою железные капканы на тундренных участках, поблизости от пастбища.

Чукотское присловие говорит: «Стадо — как аркан: на одном конце привязаны олени, на другом конце — хозяин».

Впрочем, эти многооленные специализированные хозяева собирают в обилии наилучшую пушную валюту, необходимую им для торговли с факториями. В первую очередь они скупают песцов, также красных лисиц, горностаев и белок, собирая ее от беднейших соплеменников, а также от других соседних народностей: ламутов, тунгусов, юкагиров и даже русских. В обмен за пушнину они отдают продукты того же оленного хозяйства: пыжиковые шкуры, необходимые для выделки одежды, а также готовую одежду и обувь, оленье мяса и сало, битые оленьи туши и даже живых оленей.

При всей своей косности богатые оленеводы, живущие в самой глухой тундре, являются удачливыми скупщиками, получающими огромный барыш от этих торговых операций.

Торговля между оленными и приморскими чукчами, очевидно, развилась гораздо раньше появления русских, однако и здесь нельзя говорить о слишком большой древности. Эпоха более ранних чукотско-эскимосских войн, конечно, не могла способствовать развитию торговых отношений между приморскими зверобоями и тундренными оленеводами. Возможно, что чукчи в то время не были настоящими морскими звероловами. Только в порядке оттеснения азиатских эскимосов по прибрежью обоих океанов с запада на восток и с юга на север чукчи, заместившие азиатских эскимосов на издавна насиженных местах, могли сделаться настоящими зверобоями, тогда и возникла хозяйственная двучленность чукотского племени, которая привела к оживленному внутриплеменному обмену.

Развитие такого обмена привело даже к возникновению особого рода торговцев, так называемых «поворотчиков», которые всю жизнь странствовали между морским берегом и внутренней оленной тундрой, совершая экспедиции туда и обратно и каждый раз возвращаясь к исходному пункту. Исходным пунктом было морское прибрежье. Поворотчики были приморского происхождения, они привозили к оленеводам приморские товары: ворвань, широкие связки ремней, нарезанных из моржовой кожи и лахтачной шкуры, совершенно необходимые в тундренном хозяйстве, — далее, особо шкуры тюленя-лахтака, дававшие лучший подошвенный материал для летней и осенней обуви. Поворотчики выменивали эти товары на мягкие пыжиковые шкурки, которые служили и служат до сих пор незаменимым материалом для зимней одежды всех племен, обитающих на севере.

Поворотчики вначале ездили на собаках. Собачья упряжка более годится для легковой езды, а для перевозки грузов пригодна сравнительно мало. Кроме того, возникает вопрос о собачьем корме для всех этих бесчисленных собак. Корм приходится частично привозить с собою с места, а частично убивать постоянно оленей, изо дня в день выменивая их у оленеводов.

Таким образом перевозка грузов на собаках съедает на корню значительную часть полученных продуктов, переводя большую часть возможного дохода в издержки производства.

В связи с этим поворотчики рано перешли от собак к оленям. Они приняли все внешние формы оленеводства, однако оленеводами в сущности не стали. Они покупали оленей преимущественно упряжных, но свободных, незанятых оленей у них было довольно мало. Они кочевали на оленях от морского берега в глубь тундры довольно медленно, но совершенно неуклонно, свободных оленей убивали на пищу и каждый раз прикупали новый потребительный фонд.