Вадим Парсамов - Декабристы и Франция

Между тем было бы неверно говорить лишь о механическом перенесении на русскую почву идей французских политиков и публицистов. Само различие исторических этапов в развитии Франции и России вносило в русское восприятие французских идей существенные коррективы.

В ходе революции во Франции были полностью уничтожены пережитки феодализма. Нация как целостный организм получила свободу, однако права отдельной личности попирались самым чудовищным образом как во время самой революции, так и в последующий период наполеоновского правления. Возвращение Бурбонов на французский престол открыло новую эпоху в политической истории Франции. На смену революционному террору и наполеоновской диктатуре пришли идеи конституционно-либерального правления. В идеологическом плане идеи Просвещения, доминирующей категорией которых был народ , сменились идеями либерализма, выдвигающими на первый план отдельную личность.

В России освобождение крестьян по-прежнему оставалось одной из важнейших проблем. В условиях массового закабаления народа права отдельной личности не стояли так остро, как во Франции. Поэтому не случайно в идеологии декабризма сложно переплетаются просветительство и либерализм. Влияние на декабристов идей французского либерализма сопровождалось существенными расхождениями в ряде принципиальных моментов.

Либеральные мыслители Франции, такие как Бенжамен Констан, Мадам де Сталь, Ш. Лезюр и другие, очарованные либеральной внешней политикой Александра I, советовали ему соблюдать осторожность в проведении внутренних преобразований и особенно не спешить с отменой крепостного права. По их мнению, русский народ, пребывающий в своем большинстве в состоянии полуазиатского варварства, еще не готов к свободе и нуждается прежде всего в европейском образовании. Такого рода мысли встречали резкие отповеди Н.И. Тургенева. Считая, вслед за просветителями XVIII в., идею свободы врожденной, а не приобретаемой, Тургенев, как и многие декабристы, выступал за немедленную отмену крепостного права.

Другим важным пунктом расхождения декабристов и французских либералов был польский вопрос. Восстановление царства Польского как конституционного государства, которого Александр I сумел добиться на Венском конгрессе вопреки яростному сопротивлению Австрии и Пруссии, добавили царю новые голоса одобрения на страницах французской либеральной прессы. В этом виделось расширение конституционного пространства в Европе, предполагавшее, что в перспективе конституция будет дарована и России. Между тем декабристы в своем большинстве встретили враждебно политику Александра по отношению к Польше. Им казалось, что царь унижает русский народ, даруя права и свободы полякам, воевавшим на стороне Наполеона, в то время как его коренные подданные остаются на положении рабов.

Исключение представляла позиция декабриста М.С. Лунина, который, как и П.А. Вяземский, считал дарование Польше конституции важным либеральным шагом русского царя, позволяющим надеяться на аналогичные преобразования и в России. Опасения вызывало лишь то обстоятельство, что не через Польшу придет в Россию конституционная форма правления, а, наоборот, российский деспотизм задушит польскую свободу.

Примерно с начала 1820-х годов в декабристском движении начинает все более отчетливо проявляться размежевание революционного и либерального путей. Одним из основных показателей этого стало различное отношение к Французской революции, отразившееся в таких важнейших памятниках позднего декабризма, как «Русская правда» П.И. Пестеля и «Конституция» Н.М. Муравьева.

Создавая свое государство на основе единого общенародного языка, единых национальных традиций и единых законов и т. д., Пестель во многом опирался на опыт якобинской диктатуры. Идея временного революционного правления как антитеза конституционного правления на период, отделяющий государственный переворот от установления республики, всеобщее равенство граждан и нивелировка всех отличий, включая и культурно-языковые, новое административное деление страны, игнорирующее исторически сложившееся деление по национально-территориальному принципу, – все эти проекты Пестеля имеют параллель в деятельности якобинского правительства.

Якобинцы осуществляли широкую национально-культурную программу, направленную на «офранцуживание» Франции. С этой целью они запретили все местные языки, наречия и диалекты, существовавшие на территории Франции. Новое административное деление Франции на департаменты разрушало исторически сложившееся деление на провинции. Были введены новые национальные праздники и новая религия – культ Верховного существа. При этом сам французский язык мыслился не как аристократический язык дореволюционной Франции, а как новый язык, созданный революцией на основе народного языка. Обильное создание неологизмов в годы революции сопровождалось воскрешением старых народных выражений, отвергнутых аристократией. Единая и неделимая Франция должна была говорить единым, понятным всему народу языком.

Аналогичным образом проблему русского языка пытался решить Пестель. Правда, в отличие от якобинцев, его задача усложнялась тем, что в русских условиях Пестелю приходилось бороться не только против аристократического языкового вкуса, но и против языковых заимствований. И тому и другому он стремился противопоставить искусственный язык, ассоциирующийся в его сознании с языком Древней Руси, но в действительности не имеющий с ним ничего общего. Широко распространенное мнение о Пестеле как националисте и русификаторе на поверку оказывается ни на чем не основанным. Его национально-языковой проект предполагал не возрождение национально-культурных традиций, а создание рационально организованной государственной монокультуры в псевдорусском стиле. Федерализм во всех его проявлениях Пестелю, как и якобинцам, представлялся безусловным злом.

В этом было его главное отличие от Н.М. Муравьева, в конституционном проекте которого отразились идеи французских либералов. Б. Констан, Мадам де Сталь и другие стремились соединить идею целостности государственного образования с идеей местного самоуправления. Департаменты в государственном устройстве Франции должны пользоваться теми же правами, что и отдельные люди, входящие в общество. В якобинской диктатуре Муравьев видел проявление «деспотизма толпы». Поэтому пестелевская идея временного правительства, откладывающая вступление в силу конституции, казалась ему крайне опасной. Федеративное устройство России, по мнению Муравьева, должно было гарантировать интересы как небольших групп людей, так и отдельных личностей в государстве, а немедленное введение конституции после государственного переворота предотвратило бы возможность узурпации власти.