Софья Агранович - Двойничество

Кумулятивность явно присутствует и в композиции русской сатирической повести XVII века о Фоме и Ереме. Злоключения персонажей-близнецов здесь достаточно спонтанны и случайны; событийным рядом повести гибель персонажей не мотивирована. Обреченность героев связана с метатекстом эпохи, в котором актуализируется структура архаического гипертекста. [85] См.: Агранович С.З., Саморукова И.В. Гармония - цель - гармония. М.,1997. С.124-128.

Неофитство древних близнецов генетически объясняет неумелость Фомы и Еремы. Братья - дилетанты во всем, их маргинальность как раз и манифестирует их генетическую природу. Так социальные мотивы перекодируют архетипические модели, сохраняя "структурную память".

Этот генетический экскурс мы предприняли для того, чтобы осмыслить неоднозначность близнечной структуры в романе Достоевского "Идиот". В самом деле, обреченность Рогожина и Мышкина не звучит в романе как доминирующая тема. В поведении героев немало экстравагантного, случайного, даже анекдотического. Достаточно вспомнить историю с вазой на даче Епанчиных, что так изменила отношения Мышкина с Аглаей. Как и в других романах Достоевского, в "Идиоте" многое происходит "вдруг". В художественном мире романа близнечная структура реализуется амбивалентно, сама с собой вступая в диалог. Мышкин и Рогожин появляются в романе как персонажи, буквально не знающие общепринятых правил поведения. Сомнительность репутации Настасьи Филипповны для них обоих в равной степени не имеет никакого значения.

В этом плане Рогожину и Мышкину противопоставлен Ганя Иволгин, рассматривающий брак с Настасьей Филипповной как позор и оскорбление. Семейство Иволгиных, кроме Коли и генерала, атрибутируется автором как заурядное, среднее, рядовое. Уже в первой части романа происходит "сбой" в архетипической модели сказки с ее центробежной структурой. Если попытать реставрировать архетип сказки в первой части романа, то мы получим красавицу (Настасья Филипповна), плененную "кощеем"(Тоцкий), которую должен спасти "положительный жених"(Ганечка). Кстати, Настасья Филипповна иронически и даже саркастически называет Ганю "спасителем". В сказочной матрице "положительность" жениха подчеркивается наличием двух ложных претендентов, которые пренебрегают мудрыми советами, поступают асоциально.

У Достоевского этот архетип "смещается" (Ю.Тынянов) в самом начале романа. Если сказочный герой искренен, можно сказать, прямолинеен, то "положительный жених" Ганя двуличен. В романе двуличие мотивируется нравственной несамостоятельностью, которая трактуется Настасьей Филипповной как трусость. В результате она отдает предпочтение "антигероям" и впоследствии осуществляет свой выбор между ними. Вторжение "близнецов" в брачную структуру сказочного архетипа приводит к тому, что сказочные "ходы" выстраиваются в не свойственную им кумулятивную цепочку и теряют необходимую связь между собой. Так повествование из структурной обязательности древнего сюжета о браке "вырывается" в пространство непредсказуемости, связанное с сюжетом об импровизационном творении близнецами новых правил бытия. Неслучайно исследователи говорят об относительной самостоятельности и завершенности первой части романа "Идиот". "Брачная модель" в последующих частях произведения перестает быть центральной. Ведущим становится самоопределение, в первую очередь, Мышкина, в меньшей мере - Рогожина, их отношение к существующим позициям и ценностям. Ослабленность мотива брака проявляется в том, что ситуация бегства из-под венца несколько раз повторяется. Убийство Настасьи Филипповны по этой логике могло бы произойти и раньше.

Мотивировка убийства лежит за пределами фабулы, в области идей, связанных не с изменой и ревностью, а с высшими ценностями существования, над которыми размышляют и Мышкин, и Рогожин. Погружение сюжета романа в стихию кумулятивности, что проявляется, в частности, в непомерном разрастании побочных линий, например, линии Ипполита, генерала Иволгина, Бурдовского, лишает образ Настасьи Филипповны и личностной, и даже функциональной определенности. Она становится похожа на персонифицированное хаотическое пространство. Неслучайно Мышкин, начиная со второй части, называет ее больной и безумной. Как персонаж Настасья Филипповна становится пассивной. Можно сказать, что события романа развиваются НА ФОНЕ ее скандальных выходок.

Таким образом, Настасья Филипповна - это красота, которую невозможно спасти, это экстатическая, хаотическая сущность, в которой "вязнет" всякое созидательное начало. Невозможность спасения в значительной мере определяется тем, что мир, воплощенный в Настасье Филипповне, оказывается между "близнецов", которые отвергают законы и правила социума. Вспомним, как Настасья Филипповна умоляла Рогожина ввести ее в его мрачный дом, оставив в нем все без изменений, чтобы жить в этом доме по нормам его основателей. Этой героине, строго говоря, нужна узда, а не свобода. Здесь, на наш взгляд, обнаруживается социальный консерватизм Достоевского.

Роман "Идиот" можно охарактеризовать как произведение о поиске новых ценностей, поиске, который потерпел неудачу. Так автор отреагировал на напряженную духовную ситуацию шестидесятых годов. Из всех крупных произведений Достоевского "Идиот" - самое катастрофическое и пессимистическое. Этим и обусловлена парадоксальная реализация русского типа двойничества в повествовании. Достаточно четко обозначенная в самом начале романа модель Фомы и Еремы, подобно прологу античных трагедий, предрекает катастрофический финал. Но затем исходная структура начинает развоплощаться, терять свою семантику, становиться формальным приемом. Развоплощение приводит к тому, что "близнецы" в какой-то момент превращаются в антагонистов, и один пытается убить другого. Изменение семантики, структурные сдвиги вносят в повествование элемент непредсказуемости, рождают у читателя иллюзию, надежду на "счастливый финал". Но в последней части романа, особенно в его заключительном эпизоде, единство судьбы двойников, а вместе с ним и мотив их обреченности, совместной гибели вновь актуализируется. Эта актуализация обусловлена изменением сюжетной роли Настасьи Филипповны. Так в романе восстанавливается вроде бы снятый в начале исторический подтекст. Мир, вращающийся вокруг личности, не стал светлее мира ответшалой традиционной нормы. Мало того, эта норма, которая неявно присутствует в тексте романа, оказывается единственной возможностью удержания социума, несправедливого, жестокого, корыстного, от распада и бездны.

Если Мышкин - это новый Христос, то такой Христос современному писателю миру не нужен. Через несколько лет эта мысль совершенно недвусмысленно прозвучит в "Легенде о Великом Инквизиторе". Поцелуй Христа, адресованный великому инквизитору, помимо всего прочего, означает признание им своего поражения в споре с им же самим установленной традицией.