Лев Бердников - Всешутейший собор. Смеховая культура царской России

В послужном списке Копиева – Комиссии по рассмотрению финляндских дел и составлению дворянской родословной книги Шлиссельбургского уезда. Но и тут не оставил он своего балагурства. Князь И.М. Долгоруков в заметках 1813 года о нижегородской ярмарке так характеризовал его: «Видел сочинителя “Лебедянской ярмарки” острого Копиева. Кто его не знает? Всегда и везде одинаков: шутит, лжет, хохочет с утра до ночи… всякий вокруг жмется, слушает, и где он, там толпа».

Меткое слово нашего остроумца тут же становилось крылатым. И яркий пример тому – в одном московском доме проживали в то время четыре юные сестрицы, каждая из которых, в ожидании суженого, частенько выглядывала на улицу из своего окна. «На каждом окошке по лепешке!» – сказал о них проходящий мимо Копиев. С тех пор их кроме как «княжнами-лепешками» и не называли.

С кругом писателей и журналистов Алексей Данилович почти не общался. Есть лишь сведения, что он высмеивал поэта-графомана Д.И. Хвостова. Предполагают также, что именно под впечатлением разговора с шутом И.А Крылов написал свою известную басню «Лжец» (1812).

Говорят, что несколько позднее в Копиеве «были еще кое-какие замашки остроумия, но уже не было прежнего пыла и блеска… если русская шутка не стареет, то русские шутники, как и все другие люди, могут легко состариться».

На закате же лет таковые искры юмора исчезли вовсе, и бывший забавник, отличаясь теперь несказанной скупостью и циничным пренебрежением к людскому мнению, мог вызывать уже лишь презрение окружающих. Он сутяжничает, ведет бесконечные нудные тяжбы, многократно покупает и продает недвижимость. Копиеву стала свойственна какая-то особая плюшкинская неопрятность – «все оборвано, все запачкано, все засалено, не от небрежности, а от износки. Он век проходил в зеленом фраке; уверяли, что для того скупает он поношенное сукно с бильярдов и что заметны были даже пятна, напоминающие места, где становились шары».

В связи с «омерзительной» старостью Копиева современники почему-то заговорили о его еврействе. Тот же Ф.Ф. Вигель (ранее он благосклонно отнесся к еврейству отца нашего героя) разглагольствует вдруг о характерной для Алексея Даниловича в преклонных годах «совершенно еврейской алчности к прибыли, без всякого зазрения совести и как бы напоказ выставляемой». Можно было бы поспорить с русским мемуаристом в том, что благотворительность – черта, встречаемая среди евреев нисколько не реже, чем скаредность или стяжательство. Но важно другое: когда Копиев был на гребне успеха и славы, до его происхождения никому не было дела, но стоило ему оступиться – и его еврейство сразу же выплыло наружу и было поставлено ему в вину…

По счастью, о недостойной старости Копиева знают только досужие биографы, в то время как анекдотический эпос о нем – достояние не только русской, но и европейской культуры. Многие приписываемые ему сюжеты анекдотов получили международный резонанс. В XIX веке они неоднократно перепечатывались во французских газетах, а в 1858 году Александр Дюма включил их в свою знаменитую книгу «De Paris a Astrakhan» (правда, без указания имени шута).

Шут и неистребимый острослов Копиев превратился в легенду еще при жизни. Но сегодня нам, в отличие от некоторых современников Алексея Даниловича, есть дело до его этнических корней, и как раз в связи с его сатирическим творчеством. Кто знает, может быть, недалек тот час, когда появится исследователь, который сумеет дать ответ: прослеживаются ли в его шутках, фарсах и каламбурах традиции еврейского юмора или это чисто русский культурный феномен?

Если взять на себя труд перечислить все титулы, ордена и регалии легендарного сподвижника Екатерины Великой Григория Александровича Потемкина-Таврического (1739−1791), перечень получится поистине ошеломляющий: «Светлейший князь, российский генерал-фельдмаршал, командующий всею конницей, регулярною и нерегулярною, флотами Черноморским и многими другими сухопутными и морскими силами; Государственной Военной коллегии президент, Ея Императорского Величества генерал-адъютант; Екатеринославской и Таврической губерний генерал-губернатор; Кавалергардского корпуса и Екатеринославского полка шеф, лейб-гвардии Преображенского полка подполковник; действительный камергер; войск генерал-инспектор; Мастеровой и Оружейной палат верховный начальник; разных иноверцев, в России обитающих, по Комиссии новосочиненного уложения опекун; Российского Святого Апостола Андрея, Святого Александра Невского, военного великомученика Георгия и Святого Равноапостольного князя Владимира больших крестов, Прусского Черного орла, Датского Слона, Шведского Серафима, Польских Белого орла и Святого Станислава кавалер».

И всех этих мыслимых и немыслимых званий и наград он был удостоен за подвиги, уже при его жизни признанными геркулесовскими. Как только ни величали этого действительно выдающегося человека: и «вершителем дум войны и мира», и Исполином, и Колоссом, и Полубогом, и Ахиллесом, и могущественным властелином империи, «хотя и не в порфире». Даже в глазах современников светлейший обрел черты фигуры мифологической, чья жизнь не укладывалась в обычные человеческие рамки, но просилась в былину, в какую-то волшебную феерию.

Еще Г.Р. Державин в своей оде «Фелица» обозначил две ипостаси деятеля той поры (в том числе и такого масштаба, как Потемкин). Согласно сему пииту, любой государственный муж непременно являл себя «и в делах, и в шутках». О деяниях и трудах Потемкина во славу Отечества слагались песни, поэмы и оды, писались панегирики, повести и романы, научные монографии. Нельзя сказать, что и шутки его оставались вовсе не известными россиянам. Они проникли в издававшиеся еще с конца XVIII века жизнеописания князя Тавриды в виде забавных жанровых сценок. Наиболее яркие из них перекочевали потом в городской фольклор Москвы и Петербурга и образовали целый пласт анекдотов так называемого потемкинского цикла. Некоторые из них обессмертил А.С. Пушкин в своем знаменитом «Table-Talk». И уже сравнительно недавно Ю.Н. Лубченковым и В.И. Романовым была издана книга «Екатерина II и Григорий Потемкин: Исторические анекдоты» (М., 1990), куда вошли 80 сюжетов о нашем герое. Кроме того, в воспоминаниях о князе, в письмах и мемуарах той эпохи рассыпаны перлы его неповторимого юмора.

Но – увы! – весь этот разнородный материал никак не систематизирован, и живого портрета Потемкина-остроумца нет как нет. Обладал ли он комическим талантом от природы? И если обладал, как развивался сей его дар и какую роль сыграл в жизни, и в частности, в отношениях с Екатериной II? Над чем смеялся Потемкин, и какие шутки казались ему обидными? Ни в коей мере не претендуя на полноту раскрытия темы, попытаемся все же дать ответы на эти вопросы.