Лев Бердников - Всешутейший собор. Смеховая культура царской России

В 1794 году увидела наконец свет «бессмертная «Андромаха» Ж. Расина в переводе Хвостова. Книге предпослано стихотворное посвящение переводчика Екатерине II – монархине, которой он дает лишь одно емкое определение: «Великая». Подобострастия, раболепия и уничижительного тона, спутников многих сервильных дедикаций, здесь нет и в помине. Зато посвятитель сродни лирическому герою торжественных од: он искренне удивляется и восторгается происходящим в империи:

Поэт исполнен «благоговенья жаром» к императрице, и именно поэтому (а не ради собственной славы!) он несет к ее стопам «Расиново искусство» и просит оценить «сей малый дар»:

«Расиново искусство», которое представил российскому читателю Хвостов, было высоко оценено современниками. Так, известный поэт XVIII века Е.И. Костров в «Стихах на день рождения Д.И. Хвостова» (1795) писал:

Показательно, что авторитетная «История русского драматического театра» (Т. 2. – М., 1977) называет постановку «Андромахи» в переводе Хвостова (она состоялась уже в XIX веке, а именно 16 сентября 1810 года) «крупным событием театральной жизни Петербурга». Здесь отмечается своеобразие Хвостова-драматурга: переводчик «хотя и отстаивал преимущества трагедии, написанной по “правилам” перед свободной по своей композиции шекспировской и немецкой драмой, однако стремится освободить Расина от многих условностей, принятых во французском театре. Он обращал внимание на жизненность, естественность, многосторонность характеров трагедии и даже сравнивал ее ситуации с положениями, типичными для “мещанской трагедии”».

Когда Хвостов уже снискал себе репутацию графомана, критики относили успех «Андромахи» исключительно на счет замечательной актрисы Е.С. Семеновой, блистательно сыгравшей в ней роль Гермионы. «Спектакль держался на одной Семеновой, – писал журнал «Благонамеренный» (1822. Ч. 20. № XLIII. C. 143), – а то, что он не только имел успех, а вызывал восторги, был триумфом победы ее. Ничто в спектакле не поддержало актрису. Голосом, смягчающей легкостью произношения обработала она жесткие грубые стихи перевода, местами с трудом выговариваемые. Добиться мягкости таких стихов было само по себе тяжким испытанием. Но загадкой необъяснимой являлось то, что Семеновой удалось заставить эти стихи звучать по-расиновски, отдавшись его ритму, одновременно многообразному и строгому». Таланту Семеновой, содействовавшей популярности «Андромахи» у петербургской публики, отдавал должное и сам Хвостов: фронтиспис одного из изданий трагедии он украсил ее гравированным портретом в роли Гермионы (хотя Гермиона была не главной героиней пьесы), а на титульном листе поместил двустишие:

Трудно, однако, согласиться с рецензентом «Благонамеренного», что все стихи перевода «жесткие» и «грубые», иначе даже такая даровитая актриса как Семенова не могла бы пленить ими публику. Монологи трагедии и сами по себе не лишены художественных достоинств и, надо полагать, воспринимались и слушались с неослабевающим интересом. В особенности же это касается так называемой борьбы страстей в душе героя или героини. Вот, к примеру, как переданы Хвостовым напряженные колебания Гермионы, решавшей участь неверного Пирра:

В.М. Мультатули, автор книги «Расин в русской культуре» (СПб, 2003), считает, что в сравнении с первым переводом «Андромахи» на русский язык (1790) «перевод графа Д.И. Хвостова лучше, смыслового соответствия с Расином больше». Трагедия выдержала 5 изданий.

Мы рассмотрели далеко не все произведения Хвостова XVIII века, но и приведенные тексты позволяют судить о неординарности личности этого словесника, его своеобычности и широких культурных интересах.

Как же сложилась далее его творческая судьба? В 1802 году выходят в свет его «Избранные притчи из лучших сочинителей. Российскими стихами». Хвостов всемерно стремился придать этой книге особую авторитетность: на титульном листе он не преминул указать, что является «членом Российской Императорской Академии»; в посвятительном письме великому князю Николаю Павловичу сравнил свой труд с изданием «Притч славнейшего в сем роде на Российском языке сочинителя Сумарокова»; «Предуведомление к читателю» освятил именами Эзопа, Федра и Лафонтена и увенчал хлестким эпиграфом:

Но по иронии судьбы именно «Избранным притчам…» суждено было стать первопричиной пересмотра отношения к Хвостову и его поэзии. Сперва вокруг книги установился своего рода заговор молчания: ни один литературный журнал не откликнулся на ее выход. А спустя некоторое время уничижительные оценки, насмешки, колкие эпиграммы так и посыпались на голову сочинителя. Что же вызвало нарекания критиков? Традиционно считается, что Хвостов подвергся осмеянию как архаист и ревностный приверженец обветшавшего классицизма, но многим его притчам как раз претит разумная логика – они явно выламываются из этой художественной системы. Вот что пишет о них литератор М.А. Дмитриев: «В его сочинениях сама природа является иногда навыворот. Например, известный закон оптики, что отдаленный предмет кажется меньше; а у него в притче “Два прохожие” сперва кажется им издали туча ; потом она оказалась горою ; потом подошли ближе, увидели, что это куча . У него в тех притчах осел лезет на рябину и крепко лапами за дерево хватает; голубь разгрыз зубами узелки; сума надувается от вздохов; уж становится на колени ; рыбак, плывя по реке, застрелил лисицу , которая не видала его потому, что шла к реке кривым глазом ; вор – ружье наметил из-за гор ». Поводом для беспощадных издевок послужила притча «Осел и рябина». Осел выступает здесь в роли эдакого трансвестита, ибо в ходе повествования меняет свой пол и преображается в ослицу. А в притче «Ворона и сыр» Хвостов вместо клюва наделил ворону пастью.