Александра Баркова - Введение в мифологию

Итак, Фафнир ползет к водопою, Сигурд на тропе, по которой ползает Фафнир, вырывает яму, прячется в нее, змей проползает над ним, и Сигурд вонзает ему меч в брюхо. Фафнир начинает умирать. Некоторые современные авторы задавались вопросом: как же это Сигурд в таком случае не захлебнулся в крови? И придумывают всякую интересную рационализацию. На самом деле здесь мы, конечно, имеем дело с трансформацией мотива рассечения змея изнутри. И вот эта самая тропа, то есть яма на тропе, – это аналог несколько рационализированного мотива поглощения.

От крови Фафнира Сигурд получает неуязвимость, которая в дальнейшем и будет определяющей чертой в его судьбе. Причем в германских сказаниях Сигурд в кровь Фафнира окунается, буквально купается, листок с березы падает ему на спину, и это оказывается единственное уязвимое место на его теле. В скандинавском тексте мы имеем огромный диалог Сигурда с Фафниром следующего содержания. Фафнир перед смертью может проклясть героя, и Сигурд, естественно, этого хочет избежать. По этой причине он буквально заговаривает ему зубы, он заставляет его отвечать на различные вопросы, чтобы тот его перед смертью не проклял. Фафнир в конце концов умирает. Сигурд вырезает его сердце, начинает его жарить и, проглотив кровь Фафнира, начинает понимать язык зверей и птиц. И тут рядышком сидят синицы, которые, честное слово, знают скандинавские обычаи почему-то гораздо лучше, чем сам Сигурд. Они говорят, что Сигурд делает очень большую глупость. Он убил одного из двух братьев и рассчитывает, что второй его пощадит. Скандинавские законы подразумевают кровную месть: убийца брата обречен на смерть, и это не имеет никаких вариантов, никаких альтернатив. И тот факт, что Регин воспитал Сигурда, и тот факт, что Регин сам подстрекал Сигурда к этому убийству, – это ни в коей мере не отменяет строгости исполнения этого обычая. Убийца брата должен быть казнен.

Сигурд, поняв это, сам убивает Регина и, таким образом, оказывается обладателем сокровищ. Сколько было этих самых сокровищ? Каков был этот самый несметный клад? Четко и ясно сказано: Сигурд навьючивает его на своего коня. Это с наибольшей вероятностью две переметные сумы. И когда в наших фильмах… ох! Например, есть прекрасный фильм «Нибелунги», где изображают буквально-таки горы золота, то, честное слово, это уже метафоры XX века. Две сумы, ну, может быть, четыре. Но никак не больше.

Сигурд с сокровищами едет и приезжает на гору Хиндарфьялль, где видит огонь, проходит сквозь этот огонь и видит там ограду, в ограде знамя, проходит туда и видит там валькирию, спящую в доспехах. Он разрубает на ней доспехи, и она пробуждается. Мы, когда дойдем до славян, будем разбирать русский былинный аналог этого мифа, а здесь просто отмечу, что это валькирия, которая не выполнила волю Одина: она сгубила не того, кого он ей приказал, и за это она наказана вот таким вот сном, пока не придет бесстрашный герой и ее не разбудит.

И поскольку ее душа странствовала в иных мирах, она начинает пророчить и делиться с Сигурдом своей мудростью. В «Старшей Эдде», как она нам дана, никаких дальнейших отношений у Сигурда с этой валькирией не происходит. Но дело в следующем: то, что мы называем «Старшей Эддой», – это никакой не свод сказаний, а вполне конкретный рукописный памятник, также называемый «Королевский кодекс», и там на самом интересном месте (впрочем, в таком памятнике любое место самое интересное) выпала тетрадь. Соответственно, эпизод сватовства Сигурда к Брюнхильд, она же германская Брунгильда, мы не имеем. Мы его знаем по различным пересказам, по пророчествам, здесь же, в «Старшей Эдде», приведенным. Но самих песен у нас здесь, увы, нет. И тем не менее по различным пересказам мы получаем, что эта самая валькирия, которую пробудил ото сна и освободил Зигфрид, вполне может быть и Сигрдривой, и Брунгильдой (Брюнхильд). То есть тут были действительно варианты.

Далее Сигурд прибывает к Гьюкунгам, к потомкам Гьюки. Их три брата и сестра. Старший – Гуннар, второй – Хёгни, младший – Готторм и сестра их Гудрун. Для скандинавского сказания это всё вполне обычные люди. И строго говоря, принципиальной разницы между скандинавским Гуннаром и его германским аналогом, немецким Гунтером, нет. С точки зрения истории литературы, конечно, есть, а с точки зрения мифологии – никакой. Оба – люди. А вот со вторым братом ситуация интереснее и красивее. В Скандинавии Хёгни – это просто человек. Видимо, более сильный, чем Гуннар, возможно, более яростный, потому что в бою он один сражает восьмерых. А у германцев на материке это Хаген. Хаген не родной, а сводный брат Гунтера, рожденный от черного альва. Характер у него, сами понимаете, черный. Магия более или менее наличествует: разговоры русалок слушает и тому подобное. В германских сказаниях именно Хаген выступает убийцей Зигфрида. И, одним словом, персонаж весьма демонический и, я бы сказала, очень колоритный. Но поскольку для скандинавов, как мы говорили, мужское колдовство – форма женовидности и самый страшный позор из возможных, то никакой такой демоничности в скандинавском Хёгни не положено, а то уж это неприлично просто.

Братья, видя, что к ним приехал великий герой, а заодно владыка несметных сокровищ (в количестве двух сумок), за него выдают свою сестру Гудрун. Опять же, в некоторых версиях Сигурд уже любит к тому времени Брюнхильд, но ему дают напиток забвенья, чтобы он ее забыл и полюбил Гудрун. Но этого вполне может и не быть, и Брюнхильд еще в сюжете даже и не появлялась; опять же, тут возможны различные версии. Гуннар хочет получить Брюнхильд, валькирию, в жены, и здесь, как я уже сказала, у нас выпала тетрадь, поэтому приходится судить только по косвенным данным, как бы то ни было, Сигурд ему помогает – обменивается с ним обличием и проводит с Брюнхильд на ложе ночь, причем этот мотив, который потом окажется основой конфликта, в разное время трактовался по-разному.

Откуда он вообще берется? Считалось, что первое соитие с девушкой несет в себе опасность для мужчины, то есть он может лишиться своей мужской силы. Поэтому на это отваживались только личности весьма и весьма исключительные. И кстати, именно на этом представлении основана такая уродливая деталь существенно более поздних эпох: право первой ночи – право сеньора. Соответственно, первую ночь с невестой вполне мог проводить дружка, то есть помощник жениха. Он овладевал невестой, и это было вполне нормально, потому что он тем самым как бы защищал жениха от возможного магического отрицательного воздействия. Таковы истоки этого мотива.

Дальше, когда эти представления забываются, мотив, что помощник жениха проводит с невестой первую ночь, остается, но переосмысливается на 180 градусов. То есть подчеркивается, что он ни в коем случае к невесте не прикасался и даже клал между нею и собой обнаженный меч в знак того, что вот он ни в коем случае до нее никак не дотронется. И кстати, этот мотив меча между Сигурдом и Брюнхильд потом в «Старшей Эдде» будет присутствовать.