Леонид Кацис - Владимир Маяковский. Роковой выстрел

Не узнаются ли здесь многие образы и даже тон «Окон» Маяковского?! Ленин продолжает: «Мы должны по отношению к политике западноевропейской от первой активной политики вернуться к последствиям. Последствия не так страшны. Последствия военные («Нас потрепали под Варшавой…», как сказал бы Маяковский. – Л.К. ) не означают последствий для коммунистического интернационала. Под шумок войны Коминтерн выковал оружие и оточил его так, что господа империалисты его не сломают. <���…> Основная наша политика осталась та же. Мы пользуемся всякой возможностью перейти от обороны к наступлению. Мы уже надорвали Версальский договор и дорвем его при первом же удобном случае. Сейчас же для избежания зимней кампании надо идти на уступки».

Таково специфическое мышление в категориях Мировой революции или под их прикрытием мышление в категориях пусть и коммунистической, но империи. Если же с теоретических марксистско-ленинских высот спуститься на землю, то военная опасность со стороны РСФСР, всегда готовой напасть на Польшу, сохранялась постоянно. Тем более что Версальский договор, как мы видим, далеко не только Маяковский рассматривал как бумажку, которую надо лишь дорвать.

Поэтому и указание Якобсона в его письме Маяковскому на возмущение чешской газеты тем, что Маяковский в Праге ругал Версальский договор, было указанием другу, вполне разбиравшемуся в политическом смысле своих (казавшихся просто пропагандистскими) выпадов. Другое дело, что задачу, поставленную Лениным, решил на время уже Сталин в 1939–1940 гг. И характерно, что одним из символов этого стал выход во Львове сборника переводов Маяковского. Впрочем, произошло это после не только смерти поэта, но и после его «второй смерти» (слова Сталина о Маяковском, 1935), в которой он, по словам Пастернака, был уже неповинен.

Важно отметить, что польская тема вошла далеко не только в откровенно пропагандистские тексты Маяковского, но и в «V Интернационал», где в главе «ТЕПЕРЬ САМА ПОЭМА» читаем:

Эти строки достаточно близки к рассуждениям Эренбурга о том, на что пошли народы России в революцию и чем стала (затхлость) Польша, которая осталась сама по себе вне России. А вот Польша в той же поэме:

Куски о России и Польше находятся рядом. Это позволяет считать, что подобное противопоставление характеризует отношение Маяковского к Польшес советской стороны. Даже после формального окончания Гражданской войны и интервенции поэт продолжает «пересматривать» итоги Версальскогодоговора, следуя ленинской линии.

Тем более что именно Польша оказывается главным препятствием для переноса Мировой революции в Германию:

И вот новый поворот темы:

Публикатор этого текста В. Дядичев резонно отметил, что «исходным материалом» для поэта в известной степени явились впечатления от поездки в Польшу и Чехословакию (апрель-май 1927)», и верно пишет, что это стихотворение представляет собой образный конгломерат польских и чешских впечатлений Маяковского, отразившихся в его стихах и очерках: «По материалам этой поездки Маяковским были написаны стихи «Славянский вопрос-то решается просто», «Польша», «Чугунные штаны», очерки «Новое о чехе», «Чешский пионер», «Наружность Варшавы» и др. В стихах и очерках о Польше одно из главных, особо подчеркиваемых впечатлений Маяковского – «несметное количество военных. Откроешь глаза – слышишь звон шпор…».

В «чешских» произведениях несколько раз упоминается Крамарж, руководитель чехословацкой народной партии (фашистов), весьма влиятельной в те годы», дословно повторяет В. Дядичев эпиграф стихотворения, к которому вскоре мы обратимся. Подмечает исследователь и след пионера из прозаического текста поэта: «Один из эпизодов «Чешского пионера» (опубликован в «Пионерской правде» 15 июня 1927) – изъятие полицейскими на улице в Праге у пионеров форменных атрибутов – красного галстука, синей блузы… Ср.: в новонайденном стихотворении – лапа панская (пан – обращение, характерное для Польши и Чехословакии), фашист не любит детских обрядов пионерских и т. п.».

Здесь стоит лишь отметить, что «пыль» из последнего четверостишия не только отсылает к парадной шагистике, но и к стихам о Пилсудском 1920 г., когда еще была надежда на «победу коммуны в Польше»:

Понятно, что к 1928 г. (!), после даже чуть ли не официального конца «мировой революции», после падения Троцкого и поражения в Китае таких надежд не осталось. Все это заставляет считать найденный текст Маяковского как бы завершающим аккордом его революционно-славянской поэзии. Любопытно, что Маяковский, по-видимому, рассчитывал на понимание читателями «Пионерской правды». В любом случае, стихотворение «Невеселая страница про военных за границей» демонстрирует, что такое славянская топика Маяковского.

Сколько бы мы ни анализировали творческие и личные проблемы Маяковского, сколько бы ни пытались сегодня, через 90 лет после гибели поэта проникнуть в детали расследования и политической атмосферы вокруг него, остается один очень специфический аспект всей проблемы, который связан с конкретной политической деятельностью Маяковского и его круга, а не просто со знакомством и общением с начальством НКВД и его Особого отдела.