Леонид Кацис - Владимир Маяковский. Роковой выстрел

А вот и краткая история рижской поездки, ее причины и результат: «В октябре [1921 года – Л.К. ] Л.Ю. уехала в Ригу – она хотела повидаться с матерью, которая работала в советской торговой делегации АРКОС в Лондоне. Там же находилась уже некоторое время сестра Эльза, разъехавшаяся с мужем и работавшая теперь у одного лондонского архитектора. Между РСФСР и Великобританией не были еще установлены дипломатические отношения, а в Латвии, очевидно, можно было бы получить английскую визу. Рижская поездка была, таким образом, частично связана с желанием посетить свою мать. <���…> Л.Ю. пробыла в Риге четыре месяца. Английской визы она так и не добилась, несмотря на связи в Наркоминделе, но Маяковскому устроила приглашение в Латвию для выступлений. Она вернулась в Москву в феврале 1922 года и уже в апреле опять уехала в Ригу, очевидно, чтобы подготовить приезд Маяковского. В начале мая они провели вместе девять дней в рижской гостинице Бельвю. Выступления Маяковского, однако, не обошлись без проблем, так как латвийская полиция не питала особенно горячих чувств к политическим убеждениям поэта. Полицией было конфисковано почти все второе издание поэмы «Люблю» (изданной впервые в Москве в марте того же года), отпечатанной еврейской рабочей организацией Arbeiterheim в Риге специально к приезду Маяковского [230].

Однажды вся эта история стала даже предметом специального исследования Ю. Абызова [231].

Все это могло бы остаться лишь вставной новеллой в истории нью-йоркской поездки Маяковского и его общения с представителями еврейского коммунистического движения, если бы не два обстоятельства.

Первое – способ въезда Маяковского в Америку. Как вспоминает один из работников полпредства СССР в Мексике: «Только приехав в Мексику, Маяковскому удалось получить визу в САСШ, убедив консульство в том, что он просто рекламный работник Моссельпрома и Резинотреста».

И второе, едва ли не более важное и сенсационное. Тот же Б. Янгфельдт, которого не интересовали специально связи круга ЛЕФа и Маяковского с еврейскими организациями, опубликовал интереснейший документ английской разведки MI 5, касающийся деятельности в Лондоне матери Л.Ю. Брик – Е.Ю. Каган, имеющий отношение к 1927 году, т. е. в известной мере хронологически «зацикливающий» наш сюжет. Обсуждая проблему невыдачи Маяковскому визы для поездки в Америку, которую мы здесь и обсуждаем, Б. Янгфельдт продемонстрировал, что этому предшествовал запрет поэту на посещение Великобритании. Лиле Брик удалось все же побывать в Англии в качестве «художницы» торгового представительства в августе-сентябре 1922 года. В 1923 году Лиля Брик возобновила свою визу и побывала в Англии еще раз. Однако нас интересует формулировка, по которой Е.Ю. Каган должна была быть выслана из Англии в 1927 году после крупного шпионского скандала, связанного с похищением секретных документов – «Kagan, Elena Juliovna, Filling Dept. Bad communist». В другом документе указано, что она – «reported member of Arcos Jewish Сommunist Circle». И хотя после соответствующей беседы в спецслужбах Е.Ю. Каган удалось доказать свою беспартийность [232], оценка АРКОСа, данная английской спецслужбой, случайной не кажется.

Историки Органов советской разведки опубликовали интереснейшие материалы, связывающие важные эпизоды жизни Маяковского, Л.Ю. Брик и ее матери Е.Ю. Каган с начальником Особого отдела ОГПУ Украины В. Горожаниным, тогдашним соавтором Маяковского по сценарию «Инженер д’Арси».

Приведем их здесь по публикации «Независимой газеты» 2011 г. http://nvo.ng.ru/history/2011-08-26/14_poet.html и встроим их в наш контекст.

В. Антонов пишет в разделе с замечательным заглавием: «ОПЕРАТИВНАЯ ПРОЗА «СКУЛА К СКУЛЕ» С РЕВОЛЮЦИОННОЙ ПОЭЗИЕЙ», что «с 1923 по 1930 год Горожанин проживал в Харькове, являясь начальником секретно-политического отдела ГПУ Украины. Именно в этот город часто приезжал «трибун революции», чтобы выступить перед читателями и встретиться со своим близким другом. В Харькове Маяковский, как правило, останавливался на квартире у Горожаниных. Жена Валерия Михайловича Берта Яковлевна позже рассказывала: «Владимир Владимирович всегда был у нас желанным гостем. О чем только он не толковал с Горожаниным. Они находили общий язык. Если бы это было не так, то очевидно, разные области работы, разные интересы навряд ли могли составить ту надежную дружбу, которая существовала между ними. Горожанин восхищался Маяковским. Всячески ему помогал. Такой же заботой отвечал Владимир Владимирович».

И тут же важнейшие для нас сведения, которые являются чуть ли не академическим комментарием к стихам Маяковского «Солдаты Дзержинского»: «В 1927 году в Харьков поэт приезжал четырежды. В те тревожные дни консервативное правительство Англии и английские спецслужбы проводили против молодой республики Советов провокацию за провокацией. Так, 12 мая 1927 года лондонская полиция внезапно оцепила офис «Аркоса» – торговой компании, выполнявшей функции коммерческой части Торгпредства советского государства в Великобритании – и провела обыск помещений. Эта акция послужила поводом для разрыва дипломатических и торговых отношений с Советским Союзом. На страницах «Комсомольской правды» и других центральных газет из номера в номер печатались боевые материалы. Нарастала угроза новой войны против СССР.

Однажды, беседуя с Маяковским, Горожанин подробно рассказал поэту о происках «твердолобых» в Великобритании и поддержке этих происков троцкистами внутри страны, о том, как были задержаны шпионы и диверсанты, направлявшиеся через границу, о работе чекистов-«секретчиков», то есть сотрудников секретно-политического отдела, и чекистах контрразведывательного отдела (КРО).

Маяковский понимал, какое значение имеет в этой трудной обстановке для страны его поэтическое слово. Он должен был дать ответ. За себя, за тех, кто борется с врагом с оружием в руках.

Из воспоминаний жены Горожанина Берты Яковлевны:

«Вечером мы собрались обедать. Но Маяковский попросил нас задержаться. В одной из комнат он что-то писал, ходил из угла в угол. Садился за стол и снова вскакивал. Я с сожалением подумала о том, что приготовленный мной украинский борщ окончательно остынет, как вдруг в комнату-столовую вошел с доброй улыбкой на лице Маяковский. В руках он держал клочок бумаги.

– Послушайте, Валерий Михайлович, это вам мой набросок посвящается, – и начал читать:

Горожанин, смущенный и взволнованный, стоя слушал друга.

– Нет, – тихо возразил чекист. – Это, пожалуй, будет неточно. Не только мне, но всем солдатам Дзержинского».