Виталий Костомаров - Вот лучшее ученье!

Красиво туманностью. Под такое сладко засыпать – и только.

Там, где письмо, там, где книжность, там тексты. А где тексты – там и интертекстуальность. М.М. Бахтин говорил, что человек всю жизнь ориентируется на тексты, созданные другими людьми (высказывания, пословицы, цитаты, речевые и литературные произведения). Лучше всего это можно проследить на научных трудах. Создавая нечто свое, ученый обязан сослаться на сделанное до него, т. е. установить связь произведенного им лично научного текста с научными текстами, созданными другими учеными. Интертекстуальность – это воплощение эрудиции, полученной чаще всего путем чтения. Далеко бы мы ушли, остановившись на уровне словесности?

А концепт, наконец?

Развитие человеческого разума предлагает формирование концептов ключевых понятий культуры. В процессе развития и обучения ребенок осваивает ряд концептов, получая, например, представление, кто (что?) такое – кот, собака, болезни, смерть, война, часы, хлеб, огонь, молоко, ужас, звезда, аромат, свет, ночь, деревья, животные, радость, счастье, блаженство, любовь. Эти концепты взяты из пьесы М. Метерлинка «Синяя птица», очень дидактичной по замыслу, не очень интересной (для детского восприятия) в постановке на театральной сцене, но невероятно полезной для формирования концептов у ребенка, если не смотреть поставленный по этой пьесе спектакль, но читать или ее саму, или ее краткий пересказ. Почему читать? Опять потому же – письменный текст наиболее пригоден для фокусировки при его восприятии.

А при просмотре мхатовского – традиция! – спектакля (да и прекрасного, кстати, американско-советского фильма) на ребенка обрушивается красочно поданная – и поданная не только словесно, но и посредством актерской игры – информация. Запутавшись в многообразии, он может не уловить словесно поданную информацию, что ива растет у речки, дуб живет 4000 лет, из плюща можно вить веревки. Тогда как чтение пьесы эту информацию фокусирует.

Конечно, большинство детей, принадлежащих к словесно-вербальному интеллекту, предпочтут (это же дети!) просмотр фильма, спектакля чтению пьесы, сказки по пьесе. Но гораздо проще было бы сформировать соответствующие понятия одним только чтением, и это должны понимать те, кто учит.

Вот отрывки из пьесы:

Ну, господин Каштан, с тех пор как вы повадились на бульвары больших городов…

Вы не находите, что Дуб постарел? Сколько ему лет? Сосна утверждает, что 4 тысячи…

Курица сидит на яйцах. Заяц где-то бегает. У Оленя болят рога.

Бык: Самое верное – это рогами в живот. Хотите, я его бодну?

Плющ: А я скручу петлю.

Сосна: А я пожертвую четыре доски на домовину.

Кипарис: А я предоставлю место вечного упокоения.

Ива: Самое простое – утопить их в одной из моих рек.

Тополь: Меня знобит. Посмотрите на мои листья.

А вот пересказ пьесы (отрывки):

Под барабанный бой стали собираться звери. Выскользнул из темноты Волк. С шумом продирался сквозь кусты Кабан. Притопал Бык. Осел, стуча копытами и лязгая желтыми зубами, показался из-за дерева. Ударяясь глупым лбом о стволы деревьев, протиснулся в круг Баран. Даже Петух поспел сюда и, прокричав свое «ку-ка-ре-ку!», взлетел на плечо молодого Дубка.

– Меня, кажется, продуло на сквозняке, – отнекивался Тополь, – глядите, как дрожат мои листочки.

– Давайте лучше запутаем их в наших ветвях, и пусть сидят здесь вечно, как в клетке. Но убивать… нет, это не по мне, – пролепетала Липа.

– Мой ствол слишком прям, а ветви растут высоко. Мне трудно нагибаться. Я до них и не дотянусь, – сухо сказала Сосна и отвернулась.

– Я такой неповоротливый. Где мне их, увертливых, ухватить? – пропыхтел, отфыркиваясь, толстый Вяз.

– Я весь источен червями. Пошевелюсь и рассыплюсь, притворно захныкал крепкий Бук.

– Я каждой своей веткой дорожу. Неровен час – обломаются в драке, – прихорашиваясь, пробормотал кудрявый Каштан.

И тут клацнул зубами Волк.

– От деревьев, я вижу, мало пользы, – провыл он, – придется нам, зверям, взяться за дело. – И он уже приготовился прыгнуть, весь подобрался и вздыбил шерсть.

А вот как знаменитый педагог К.Д. Ушинский легко сформировал у детей концепты – зима, весна, лето, осень. Проверено всеми книжками «Родная речь» в течение веков. Без лишних слов. Но при восприятии письменного текста.

Четыре желания

Митя катался на саночках с ледяной горы и на коньках по замерзшей речке, прибежал домой, румяный, веселый, и говорит отцу:

– Уж как весело зимой! Я бы хотел, чтобы всё зима была!

– Запиши твое желание в мою карманную книжку, – сказал отец.

Митя записал. Пришла весна. Митя вволю набегался за пестрыми бабочками по зеленому лугу, нарвал цветов, прибежал к отцу и говорит:

– Что за прелесть эта весна! Я бы желал, чтобы всё весна была!

Опять отец вынул книжку и приказал Мите записать свое желание.

Настало лето. Митя с отцом отправились на сенокос. Весь длинный день веселился мальчик: ловил рыбу, набрал ягод, кувыркался в душистом сене и вечером сказал отцу:

– Вот уж сегодня я повеселился вволю! Я бы желал, чтобы лету конца не было!

И это желание Мити было записано в ту же книжку. Наступила осень. В саду собирали плоды – румяные яблоки и желтые груши. Митя был в восторге и говорит отцу:

– Осень лучше всех времен года!

Тогда отец вынул свою записную книжку и показал мальчику, что он то же самое говорил и о весне, и о зиме, и о лете.

Мы уже говорили о том, что интертекстуальность присутствует в человеческом сознании там, где наличествует некоторое количество различных текстов (чем больше, тем лучше).

Интертекстуальность активизируется при чтении современных текстов. Существуют (и в языке, и в культуре) лингвострановедчески ценные единицы, называемые нами логоэпистемами. Это – пословицы, поговорки, присловья, крылатые слова, фразеологизмы, популярные афоризмы, «говорящие» имена и названия, т. е. следы культуры в языке и языка в культуре. Сейчас в русском языке их стало особенно много. Активно используются старые логоэпистемы, высочайшими темпами рождаются новые. Газетные, журнальные тексты, тексты произведений художественной литературы содержат такие единицы в значительном количестве, причем часто перифразированные. Поэтому чтение современного текста часто превращается в разгадывание загадок. Это фактически расшифровка, так как за каждой из таких лингвострановедческих единиц стоит определенная информация, определенное знание. Соотнося знание с читаемым (или слышимым) текстом, читатель (или получатель информации) фактически становится соавтором отправителя информации.