Виталий Костомаров - Вот лучшее ученье!

Существуют тексты, относящиеся к прецедентным жанрам. Под прецедентным жанром мы понимаем тип текста, с которым носитель языка постоянно сталкивается в процессе своего становления. Обучается грамоте – текстом прецедентного жанра является букварь. Постигает азы математики в школе – текстом прецедентного жанра оказывается задача. «Проходит» литературу (именно проходит, а не наслаждается ею) – текстами прецедентного жанра оказываются (оказывались) онегинская строфа, Чуден Днепр при тихой погоде… , Эх, тройка, птица тройка… , монологи Чацкого и Фамусова, «Песня о Буревестнике» (ряд можно продолжить, включив произведения, которые учат или в течение долгого времени учили наизусть в средней школе). Читает газету – знакомится с композицией текстов хроники и репортажа. А если ничего не читает? Тогда не только композиционных – обычных цитат для него не существует.

Языковой вкус эпохи за последние два десятилетия испытал влияние либерализации, демократизации, наконец, карнавализации окружающей нас действительности (не сразу подобралось слово, которым стало можно обозначить то, что происходит вокруг и что не может не отразиться на языковом выборе). Не сразу оказалось понятно, что происходящее в русском языке – не ограниченный период языковой смуты , а теперешнее состояние языкового вкуса, который в перспективе может изменить границы привычной книжности и привычной разговорности. Теперешняя коммуникативная жизнь не то чтобы пересмотрела дозы использования этих форм проявления языка – современное бытие русского языка демонстрирует нам примеры качественного преобразования книжности в сторону утраты весомости в общественном восприятии, а разговорности – соответственно в сторону обретения значимости. Особенно наглядно это видно на фоне языка СМИ, ранее прочно удерживающего и поддерживающего в качестве лидирующих именно книжные позиции.

Какие же признаки книжности заимствует разговорная речь?

Среди них – украшение речи фразеологизмами, пословицами, поговорками, цитатами из литературных произведений, афоризмами, строчками из песен, «говорящими» именами и названиями. Все эти языковые выражения (кроме пословиц и поговорок) своим происхождением обязаны именно книжности.

Чтобы не быть голословными, приведем пример (взят из сценария современного российского кинофильма «Убить карпа»).

[Краткое содержание: в доме преждевременно постаревшей учительницы через много лет внезапно объявляется ее бывший возлюбленный, который принимает героиню за ее мать. Учительница, сначала повергнутая в шок таким «узнаванием», на вопрос, где же ее «дочь», отвечает, что «дочь» умерла. При разговоре присутствует бывшая ученица героини, которой два главных героя попеременно раскрывают душу. Оживляет действие текущая из ванны (в ванне плавает купленный для новогоднего стола живой карп) через край вода, которая грозит затопить квартиру.]

– Она же умерла.

– Но дело ее живет.

– Где плоскогубцы?

– Она унесла их с собой в могилу.

– Ну а потом?

– А потом он обещал позвонить после дождичка в четверг.

– Знаете, как страшно возвращаться поздно вечером?

– Знаю. Кривая преступности резко ползет вверх.

– Пойду посмотрю, как там карп в ванной.

– 10 футов вам под килем.

– Это было бы жестоко – заставить его любить Царевну-лягушку и знать, что она никогда не превратится в прекрасную принцессу.

Как видим, герои фильма используют в своей речи воспроизводимые сочетания слов, иногда трансформированные применительно к определенной ситуации. Откуда они знают эти сочетания слов? Из книг, из газет.

В русском языке, как и в любом другом, есть готовые, как говорил Г.О. Винокур, правила на многие случаи жизни. Это воспроизводимые сочетания слов (или отдельные слова, тесно связанные с культурой), по мере необходимости извлекаемые из памяти. Так, в случае неожиданности мы говорим: Вот тебе, бабушка, и Юрьев день ; при несогласии с позицией собеседника: Борис, ты не прав ; школьникам и студентам, напутствуя их в новом учебном году, предлагаем грызть гранит науки . Любуясь парусными судами, вспоминаем: Белеет парус одинокий ; в случае неудачи какого-либо мероприятия разводим руками: Хотели как лучше, а получилось как всегда .

Так же мы поступаем с «говорящими» именами и названиями. Не желающий учиться – Митрофанушка ; город, в котором много каналов, – Венеция .

Для указанных выше воспроизводимых сочетаний слов мы предложили термин логоэпистема («зонтиковый» термин, объединяющий явления самого разного калибра – от слова до предложения или даже больше – по одному признаку: выражения такого типа являются следами языка в культуре или культуры в языке.

В современных русских текстах очень много логоэпистем.

Читаем заголовок статьи об установке в Москве возле Храма Христа Спасителя памятника Александру II («Комсомольская правда» от 08 апреля 2005 года): Памятник Александру II: одна голова хорошо, а две лучше . Из текста статьи выясняем, что на всякий случай для памятника были отлиты две головы, а после установки одна забракованная голова осталась в мастерской скульптора. Комментарий журналиста: «Да, с головами нехорошо получилось. И забраковали-то их за то, что у царя глаза слишком добрые оказались. Так нам рассказали сотрудники мастерской». И подпись под снимком неиспользованной головы: А глаза у него такие – добрые… за это голову и сняли . Как дальше может выглядеть ассоциативный процесс, стимулом для развития которого является эта подпись? Императора убили, сняли голову, убили дважды (разрушили памятник), а теперь вина заглаживается, плачем по волосам, снявши голову…

Логоэпистема одна голова хорошо, а две лучше призвана подчеркнуть тщательный подбор вариантов головы для памятника. Слишком добрые глаза царя отсылают нас к серии повестей советского времени о пламенных революционерах, чекистах и большевиках. Некая власть, воплощенная в личности, в воображении советского человека всегда обладала стальными, но добрыми глазами, поэтому ее воспринимали и как карательное (должность такая!) и как прощающее начало. Голову сняли – снять голову – уничтожить, разругать, разнести – противопоставляется обычной замене одной бронзовой части памятника более подходящей другой, игра слов, которую каждый читатель может трактовать по-своему – в зависимости от наличия фоновых знаний и собственного воображения. Все из книг!

В тяжеловесных анекдотах того времени словесная игра не очень-то представлена. А вот как могли развлекаться однокашники А.С. Пушкина (ситуация, описанная в книге современного автора Д. Миропольского «1814», вполне могла иметь место).