Александр Севастьянов - Уклоны, загибы и задвиги в русском движении

Перед нами печальная повесть о том, как почтенные учёные дамы, то ли опасаясь за свою карьеру, то ли прельщенные особыми гонорарами, то ли защищая честь вельможного мундира г. Тишкова, заделались политическими доносчицами, пособницами профессиональных инквизиторов и охотников на ведьм. При этом страх или алчность настолько ослепили их, что они как будто разучились читать, понимать русскую речь.

Вот, например, Артемова почему-то посчитала, будто бы мы «без труда определили, что и монголоиды куда менее красивы и умны, чем европеоиды» (45). Меня, присяжного обожателя и собирателя искусства и литературы Дальнего Востока, чуть столбняк не хватил при прочтении этих строк. Где мадам такое вычитала? Есть ли более бесстыжее вранье?

«Авторы последовательно развивают мысль о пользе расовых предрассудков, обвиняет нас Аксянова. — Авторы… сознательно провоцируют население на разжигание расовых предрассудков» (63, 69). Какая чушь и ложь! Мы всего лишь разоблачаем вред предрассудков антирасовых, ибо мы против любых предрассудков вообще.

Она же: «Книги… Авдеева и Севастьянова… подрывают нашу национальную (государственную) безопасность в сфере межнациональных отношений, так как навязывают интолерантное отношение к мигрантам как брачным партнерам, пропагандируют этноцентристские убеждения» (73). Бедный академик Бромлей, бывший шеф Аксяновой, в гробу, надо думать, изворочался: кого воспитал! Кого пригрел! Ученички-предатели…

«Подстрекательский ксенофобский характер этих псевдонаучных изданий, — продолжает обличать Аксянова, — должен не только получить отпор научной общественности. Он должен заинтересовать правоохранительные органы — за разжигание в нашей стране межнациональной и межрасовой нетерпимости, за пропаганду отвергнутой мировым сообществом в середине прошлого века теории о “высших”/”низших” расах, об эволюционной неполноценности современных народов мира и вреде межрасового смешения» (79–80).

Да, не поскупились на жёсткие слова и выражения сотрудницы ИЭА в своем праведном гневе против нашей «книжонки»! Одного только не заметили: спорить бы им надо было не с нами. Ведь мы — не учёные антропологи или генетики, и никогда себя за таковых не выдавали. Мы ничего не смеем утверждать сами от себя. Мы лишь изучили массу литературы (сама Аксянова признает «изрядную осведомленность авторов книги “Раса и этнос” в литературе XIX — начала ХХ века и работах профессиональных антропологов» — 96) и добросовестно транслируем знания, почерпнутые в подлинных научных работах. А также делимся с публикой теми выводами и мнениями, которые пришли нам в голову по мере знакомства с материалом. В полном соответствии с Всеобщей декларацией прав человека и гражданина. Кто может это запретить? На каких основаниях? Таких нет. Мы работаем в научно-популярном жанре, преподнося и разъясняя широкой публике то, чего она не читала, а мы прочли. Возможно, вам что-то показалось не так — но зачем же ругаться, бросаться угрозами? Юпитер, ты сердишься — значит ты неправ! Спорьте, переубеждайте нас. Только спорьте не с нами — а с вашими же великими предшественниками, у которых мы берем факты и идеи: с Машковым, Анучиным, Алексеевым, Монгайтом, Бромлеем и другими. С Дарвиным, наконец.

Но с великими спорить вам вряд ли по плечу (и я покажу это в следующей главке). И вообще при подходе к затронутым нами проблемам олимпийский апломб сотрудниц ИЭА как-то неуместен. Ведь точно заметила та же Артемова: «Над этими проблемами столетиями бились и бьются по сей день сотни исследователей, пытась найти в истории и законах природы их научное обоснование» (31). Вот именно. И ничего раз навсегда решенного тут не наблюдается. В чем же дело? Мы ведь всего лишь предлагаем одну из гипотез. Почему такой накал страстей, такая горячность, агрессия?

Все, увы, просто. Я обнажу истинный мотив учёных инвектив против нас, который авторы прятали-прятали, а он возьми и прорвись — этакий вопль угнетенной невинности — то у Артемовой, то у Аксяновой, с той разницей, что Артемова этим воплем начала, а Аксянова закончила.

Итак, Артемову покоробила моя критика конструктивистов и лично директора ИЭА Тишкова и его подручных: «Так когда-то идеологически клеймили “шарлатанов от науки, имеющих обыкновение стремиться в начальственные кресла [74] Здесь и далее Артемова цитирует мою обидную для Тишкова статью. ”, обрушивая на них всю силу ”праведного” гнева, ”политкорректных” провокаторов от науки и ”жуликов от науки, фикционистов”, которые, рядясь ”в тогу небожителей”, ”прививают” российскому научному сообществу ”псевдонаучную идеалистическую конструктивистскую ересь”, а также ”комплекс неполноценности перед западной наукой” и готовы, выполняя ”политический заказ”, ”оболванивать, умственно растлевать малосведущую молодежь, читателей”. Не правда ли, эти разоблачительные слова выражают не столько праведные патриотические чувства, сколько такие простые, такие понятные всем обиду и зависть к этим высокомерным ”небожителям”? Ведь не допустят они авторов ”Расы и этноса” и на порог своих заоблачных чертогов». И далее ещё полторы страницы (!) самохвальной защиты чести мундира (со всевозможными передергиваниями), завершающейся приписыванием нам с Авдеевым желания наладить жизнь в России на манер Третьего рейха (44). Откуда это взято? Не знаю, но уж точно не из нашей книжки. Вранье, увы, и ничего больше. Да ещё такое вульгарное, низкопробное, клишированное — даже судиться противно. Вот так теперь отвечают академические учёные на научную критику. Я-то, поделом шельмуя Тишкова, не пытался привлечь к делу компетентные органы, не взывал к Госдуме, к Общественной палате, к президиуму РАН. А мне в ответ — донос в лучших традициях лысенковщины! Да ещё с апелляцией к Госдуме и Минкульту. Браво!

Аксянова поначалу просто красиво (хоть и беспочвенно) оскорбилась за всех скопом «профессионалов антропологов». Но вскоре проговорилась: «Особенно неприятно, что отдельные фразы коротких тезисов Севастьянов представил моим ответом на свой риторический вопрос об опасности для страны и русского народа деятельности моих коллег — этнологов во главе с В. А. Тишковым… Твердо должна заявить о своей гражданской причастности именно к коллегам по Институту, а не к Авдееву и Севастьянову» (74–75). А затем добрых две страницы посвятила прославлению своего шефа — Тишкова. И сразу все встало на место, и праведный гнев объяснился.

Трудно передать то чувство щемящей жалости и досады, которое я испытал, прочитав данные фрагменты. «Бедные вы, бедные, — подумалось мне об учёных дамах, — что вам довелось перенести от своего сатрапа! И я — невольная тому причина, что вам пришлось отрекаться от себя, юлить, оправдываться, каяться, а для полной реабилитации — даже гадости антинаучные и неправомерные про нас писать…»