Марк Копшицер - Валентин Серов

Репин настолько верил уже в мастерство Серова, что поручал ему делать зарисовки с натуры оружия, предметов одежды и быта для картины, ради которой совершалось все это путешествие.

Из письма Репина Поленову от 5 октября 1882 года: «Какой молодец Антон! Как он рисует! Талант, да и выдержка, чертовские! По воскресеньям утром у меня собираются человек шесть молодежи — акварелью.

Антон да еще Врубель — вот тоже таланты. Сколько любви и чувства изящного! Чистяков хорошие семена посеял, да и молодежь это золотая!!! Я у них учусь…»

Как-то он с обидой сказал Левитану, разглядывая его этюд: «Признайся, а ведь это облачко ты взял у меня…»

В. С. Мамонтов , Воспоминания о русских художниках, М., Изд-во Академии художеств СССР, 1950.

17 июля 1888 г. М. В. Нестеров писал своей сестре о первом посещении Абрамцева: «Из картин и портретов самый замечательный — это портрет, писанный Серовым (сыном композитора) с Верушки Мамонтовой… Рядом висящие портреты Репина и Васнецова кажутся безжизненными образами, хотя по-своему представляют совершенство». И далее в том же письме о картине Серова: «Вышла чудная вещь, которая в Париже сделала бы его имя если не громким, то известным, но у нас пока подобное явление немыслимо: примут за помешанного и уберут с выставки, — настолько это ново и оригинально».

Из воспоминаний биографа Нестерова — Дурылина, относящихся к лету 1917 года, которое Нестеров проводил в Абрамцеве: «Не помню случая, чтобы, войдя в залу — столовую, Михаил Васильевич не оглянул портретов И. Репина, В. Васнецова, Н. Кузнецова, висевших на стене, и не остановил, как всегда, взора на портрете В. С. Мамонтовой. Он написан Серовым в той же комнате, в которой смотрел на него Нестеров: то же, что и на портрете, окно в сад, та же… статуэтка на столике, тот же большой обеденный стол, накрытый льняной скатертью.

Михаил Васильевич долго не отрывал от него взора и не мог уже смотреть ни на чей другой портрет. Только раз или два он подошел ближе к стене, рассматривая небольшой портрет С. И. Мамонтова в черном берете, на ярко-красном фоне — портрет подписанный: „Minelli 1891 г.“ М. В. знал тайну этого портрета: это был не Minelli, а Врубель, шутки ради подписавшийся модным итальянцем. Помнится, он даже промолвил однажды:

— Вот только Врубеля можно смотреть после „Верушки“. Но это совсем другое. Совсем.

Разговоры о портрете велись часто и оживленно, и всегда они кончались заключением: „У новых французов — „Портрет отца“ Бастьен-Лепажа, у нас — „Верушка“. Беседуя с тем же Дурылиным в 1940 году о том, почему он занялся портретной живописью только в последние годы жизни, Нестеров сказал: „…я боялся все: куда мне, когда есть Серов!““» ( С. Дурылин , Нестеров-портретист, М.—Л., «Искусство», 1949).

Свидетельство этому — письмо Серова невесте: «Могу тебя еще порадовать в смысле своих удач. Представь, Третьяков покупает у меня Машу, что летом писал (300 руб., между прочим). Летние труды, значит, не пропали даром. Но я все-таки, признаться, не ожидал, чтоб Третьякову ее купить, главное, еще раньше выставки».

Репин пытался помочь Серову и при помощи своих связей «продвинуть» портрет. В октябре 1889 года он писал В. С. Кривенко, чиновнику министерства двора:

«Не можете ли Вы помочь Вашим содействием молодому художнику Серову? Очень Вас прошу замолвить словечко гр. Воронцову.

Серов написал очень интересный и художественный портрет своего отца композитора А. Н. Серова. Он желал бы его выставить в фойе Мариинского театра во время представления „Юдифи“. Молодой даровитый художник находится в очень стесненных обстоятельствах: хорошо, если бы у него приобрело Правоведение этот портрет. Надо его показать публике — портрет очень стоит того. Я помню, как Вы всегда благородно и симпатично относились к начинающим талантам.

Серова я бы Вам очень рекомендовал. Малый он хороший и художник с крупным будущим. Не ошибутся те, кто воспользуется им в настоящее время.

Пожалуйста, не заподозрите меня в пристрастии к Серову, как к моему бывшему ученику. Сами увидите, несмотря на некоторую грубоватость, там столько жизни и художественности».

Вряд ли Серов знал об этом письме — слишком унизительно звучит оно для него. Хлопоты Репина перед министерством двора результатов, как видно, не дали. Что же касается высокого мнения о портрете, высказанного им в октябре и отрицательного в декабре, то это закономерно для характера Репина, мнения которого менялись и не с такой быстротой. С этим его свойством придется сталкиваться Серову еще не раз.

Впрочем, может быть, здесь Репин просто покривил душой, расхваливая портрет с целью помочь Серову.

Случай этот подробно описан в воспоминаниях К. С. Станиславского о Мамонтове.

Серов выставил портрет на X Периодической выставке Московского Общества любителей художеств в том же 1890 году и получил первую премию.

Жена Анатолия Ивановича Мамонтова.

Письмо А. М. Васнецову (Париж, 27 февраля 1893 года).

Морозова, о которой идет речь, не была матерью Михаила Абрамовича и Ивана Абрамовича Морозовых. Ее сын — знаменитый Савва Тимофеевич Морозов. Но это была одна «династия».

Этим же, возможно, объясняется приведенное Грабарем невысокое мнение Серова о портрете Левитана. Имеются свидетельства и других высказываний Серова об этом портрете. Точно так же Грабарь пишет, что Серов был недоволен портретом Мазини. Однако в письме к жене мы находим совсем обратное.

Небольшую эту вещицу Серов очень любил. Пастель «Из окна усадьбы» висела в столовой московской квартиры Серова, несмотря на то, что Серов не любил завешивать стены своего дома картинами. Кроме этой картины в столовой висели еще два пейзажа — подарки друзей: Бенуа и Сомова, но это значительно позднее.

Рисунок с маски Пушкина Серов сделал еще в 1880 году, когда приехал в Петербург поступать в Академию. Рисунок этот, хранящийся во Всесоюзном музее Пушкина в Ленинграде, воспроизведен в сборнике «Пушкин и его время», изд. Гос. Эрмитажа (выпуск первый), 1962.

П. Н. Мамонтов , Шаляпин, т. II, стр. 503.

В 1907 году «Юдифь» была поставлена наконец в Мариинском театре. Роль Олоферна исполнял, разумеется, Шаляпин.

Для этой новой постановки Серов опять писал декорации. Эскиз костюма и грима сохранился прежний. Тогда же за кулисами Мариинского театра А. Я. Головин написал свой знаменитый портрет Шаляпина — Олоферна.