Михаил Хлюстов - Ученые досуги Наф-Нафа

В рамках этой гипотезы вспышки алкоголизма, наркомании, гомосексуализма, патологического пристрастия к азартным играм, преступности с последующими репрессивными мерами против них есть стохастический процесс «поиска пропорции» пропорции между «больной» и «здоровой» частью общества. Вновь парадокс: поощрение больных в стратегической перспективе приводит к оздоровлению популяции.

Но приводит через кризис, чреватый полной деградацией социума, государства, цивилизации. К сожалению и в случае диктатуры и в случае либерального правления процессы генного балансирования протекают драматически и даже трагически. Гипертрофия той или иной части общества, их стремительный непропорциональный рост тоже можно назвать своеобразным заболеванием общественного организма. «Здоровая нация» лишь краткий миг баланса при переходе от одной крайности к другой.

Даже такое здоровье может сослужить нации дурную службу. Открытия в биологии и фармацевтике конца ХIХ начала ХХ века, скачек медицины и санитарии резко снизили смертность от «традиционных» причин [251], а показатели «новых причин смертности» хоть и поползли вверх, но поначалу не столь резко.

Европа сделала невероятный демографический скачек с 180 миллионов в 1800 году к 460 миллионам в 1914-м [252]. Не считая более 100 миллионов эмигрантов, выехавших за столетие в Новый Свет, в колонии и в Россию. Сегодня «Большая Европа» исчисляется в 550 миллионов жителей, причем прирост населения последних 2–3 десятилетий происходит в основном за счет мигрантов из стран Третьего мира. ХХ век оказался страшным испытанием.

Когда нисходящие и восходящие линии причин смертности пересеклись, наступил пик «мирового здоровья» поскольку вал медицинских достижений наложился на генетически крепкую популяцию. Здоровье просто брызжало из людей. Повсеместно расцвели гимнастические клубы, зародилось сокольское движение. Мода на спорт привела к возрождению Олимпиад, в свою очередь давших новый виток массового увлечения физкультурой.

Место чахоточного поэта занял образ пышущего здоровьем крепыша, не выпускающего сигары изо рта, постоянно пропускающего стаканчики крепкого, и не пропускающего ни одной юбки, поскольку потенция ого-го-го! Обязательно занимающийся «делом для настоящих мужчин»: войной или охотой, рыбалкой в открытом море, автогонками, боксом и прочими жесткими и жестокими видами спорта. Конечно это молодой Хемингуэй которому с 20-х годов ХХ века подражало полмира. Популярность его образа означала появление большого количества молодых, здоровых, амбициозных людей. Этот взрыв Ортега-и-Гассет назвал «взрывом жизни».

Размножилась молодая поросль, ей явно не хватало мест в жизни. Толпы молодежи явились благодатной почвой для посева различных идеологий, стали людским ресурсом из которого черпали пушечное мясо для двух мировых воин, в которых новые поколения доказывали свое право на место под солнцем. Молодежь остро чувствовала все противоречия этого мира и реагировала на них самым «здоровым образом»: участием в войнах и революциях.

Последним натиском размножившейся молодежи можно назвать «революции послевоенных бэби-бумеров» полыхавшие в 60-е, причем независимо от строя: от хунвейбинов до символа «пражской весны» Палаха, от хиппи до бунтарей на улицах Парижа или Мехико.

Ныне, значительно более хилые поколения их детей и внуков уже не чувствуют в себе тех сил и той агрессии, чтобы с оружием в руках вновь делить мир в борьбе за Lebensraum [253]. Все современные европеско-американские бунтари как-то чахлы, выгорают за неделю протестов. Им бы (увы! недостижимый потуг) поддержать популяцию хотя бы на прежнем уровне. Им бы сохранить за собой свои исконные территории под нахлынувшим валом молодой поросли из Азии, Африки, Среднего Востока.

Вновь взята максимально возможная степень упрощения. В жизни все гораздо сложней. Так в «здоровом теле» общества существует особая линия, обычно называемая «генофондом нации», или попросту «порода». Есть там «восходящие и нисходящие линии», «доминантные и рецессивные генетические алели». Сексуальные контакты «здоровой части общества» невероятно сложны, несмотря на ее относительную упорядоченность и «выдержанность». Еще более запутанны взаимосвязи «генетического резерва» в силу слабой связи семейных отношений и превалирующей хаотичности половых связей, наличия «тупиковых линий» и прочие, и прочие «генетических мусорных ям» — полностью деградировавшая часть люмпенов: «бомжи» или клошары, потомства практически не приносящих. Что уж говорить о взаимосвязях обеих частей, о сложности сексуальных контактов и появления «метисированного» потомства.

Социальные механизмы человеческого общества способствуют выживанию очень широкого спектра генетически ущербных особей. Чем выше и сложней уровень цивилизации, чем больше общественное богатство и социальная поддержка, тем больше накапливается изменчивого генетического материала. Скорей всего это необходимое условие для специфически человеческого отбора связанное со сложностью психических и психологических процессов. По заключению современных психопаталогов, во всем социуме совокупно в «здоровой» и «порочной» его частях насчитывается не более одного процента абсолютно психически здоровых особей. Около 70 % имеют склонность к шизофрении. Предполагается, что эта склонность наследственная, равно и к эпилепсии (1 %), маниакильно-депрессивному психозу (1–3%), паранойи (10 %) и так далее.

В «благоприятных» условиях эти заболевания начинают прогрессировать, хоть и у малой части популяции. Однако эта часть задает генерацию, приводящую к одержимости большей части социума. Всплески массового увлечения идеологиями ХХ столетия психологи зачастую определяют как массовые психические заболевания: поголовные психические мании, сродни средневековому движению флагелатов или маниакальному устремлению толп нищих и рыцарей в крестовые походы. Если подобное случается, то «лечение» всплесков массовых психических заболеваний, «коллективного помешательства» происходит через жестокую терапию войн, террора и репрессий.

Если разобраться в нюансах действия механизма генетического отбора сложно, то понять основные принципы функционирования не представляет труда. Скорей всего это «ретро-механизм», то есть существовавший еще на уровне первых бактерий и вирусов, простейших одноклеточных не столь драматически воспринимавших гибель части популяции во имя её генетического прогресса. Очень эффективный механизм, потому оставшийся почти неизменным как имманентное свойство живого.

Генетическое разнообразие вида, разность передачи аллеей (даже по закону Менделя) предопределяет социально-биологические процессы. Прежде всего в самом главном — в разности полов, следовательно в возобновлении самого вида. Но и на более тонком уровне генетическое разнообразие способствует воспроизведению социальной структуры. Одни рождаются «сильными», другие «умными», третьи «быстрыми» et cetera [254]. Конечно рождаются только с заложенными способностями, которые в последствии должны развиться. В идеале в социальной структуре общества «умные» должны выйти в управленцы, мыслители, стратеги. Сильным тоже найдется место. Чем шире генетическое разнообразие вида, тем более сложную социальную структуру он может создать. Сложность социального организма означает его вариабельность, возможность быстрого приспособления к меняющимся условиям и дальнейшему развитию. У муравьев или пчел социальная структура закладывается еще в яйцах и сотах поскольку регулируется разными рационами выкармливаемых личинок, из которых вылупляются «трудовики», «солдаты», «трутни», «матки» и прочие необходимые в жизни муравейника или улья особи. В большем количестве те, в которых в данный момент сообщество насекомых испытывает дефицит.