Илья Стогов - Ключи от Петербурга. От Гумилева до Гребенщикова за тысячу шагов

Сквот – это самовольно захваченное жилье. К концу советской эпохи пустующих домов в центре города хватало. Прежних жильцов отсюда выселили, а новые так и не появились, поэтому можно было выбрать понравившийся дом и просто заселиться. Вариантов было столько, что сквоттеры, порой, привередничали: подолгу решали, станут жить в апартаментах какого-нибудь великого князя или в здании с окнами на Дворцовую площадь? Или лучше поселиться на набережной, чтобы по утрам смотреть на Неву?

Один из тогдашних сквоттеров позже вспоминал:

Технология несложная: берешь фомочку, выходишь на улицу и бродишь, задрав голову и глядя на дома. Нужно было найти разбитые окна, ведь если окна разбиты, значит, дом расселен, никто же не станет жить в квартире без стекол в окнах, правда? После этого заходишь в парадную, выбираешь квартиру, вскрываешь ее фомочкой, ставишь вместо прежней двери новую, железную, – и все! Теперь у тебя есть бесплатное жилье в самом центре. Ну, может быть, еще начальнику ЖЭКа закинешь пузырь из валютного магазина «Березка», чтобы лишний раз нос не совал.

Именно по такой технологии был найден расселенный дом в самом конце Фонтанки. Места там пустынные, окраинные. В середине XVIII века именно тут был открыт самый первый в Петербурге публичный дом, укомплектованный сплошь немецкими фройляйн. Но если приехать в тот район сегодня, то возникает ощущение, будто после разгона барышень больше ничего интересного там и не происходило.

Когда подходящая квартира найдена и поставлены новые замки, сквоттеры расползались по захваченной территории. Осматривались. Обживались.

Пару недель они наблюдали, как среагируют на захват соседи и милиция. Если реакция была недружелюбной, просто искали новое помещение. Если всем было наплевать, смело начинали ремонт. В скучных советских книжных магазинах новые жильцы покупали огромные карты мира. Стоили они то ли три, то ли пять копеек за штуку. Карты печатались на хорошей мелованной бумаге, и вся оборотная сторона у них была белая. Сквоттеры рулонами скупали эти листы и оклеивали ими стены. Получалось огромное, идеально белое пространство.

В пустующих квартирах оставалась брошенная антикварная мебель. Двери часто были старинные, дубовые, с тонкой резьбой. На полу валялись дореволюционные фото прежних жильцов. На потолках сохранялась лепнина, а в комнатах – реальные камины. Сквоттеры подключались к ближайшей линии электропередач, проводили себе телефон, газ и воду. В общем, устраивались.

В 1920-х аристократические апартаменты петербургского центра перегораживали, уплотняли, приспосабливали под коммуналки. Спустя полвека сквоттеры выламывали лишние перекрытия и восстанавливали историческую планировку. Порой помещения оказывались по-настоящему огромными. Когда молоденькая художница Ольга Тобрелутс захватила квартиру в знаменитом Египетском доме на Захарьевской, то пришлось купить маленький электрокар: без машинки путь из одного конца квартиры в другой занимал почти семь минут.

Самые первые сквоты стали появляться в Ленинграде еще в конце 1970-х. Тогда художник Тимур Новиков устроил модное заведение прямо в здании церкви Святых Кирилла и Мефодия. Теперь там находится грузинский национальный приход, а тогда оно пустовало и разрушалось.

Охраняла церковь сильно пьющая женщина-сторож. За какое-то количество алкоголя с ней удалось договориться, и следующие несколько месяцев приятели Новикова жгли: устроили выставку своих полотен, провели несколько parties и масштабных попоек. Однако церковное помещение было тесноватым и неудобным. Поэтому еще некоторое время спустя парни перебрались в здание, стоящее на улице Шпалерной, ровно напротив Большого дома. Это место получило известность как галерея «АССА». Там художники смогли наконец развернуться по-настоящему.

Здесь проводились буги-вуги-вечеринки, демонстрировалось самодеятельное кино, устраивались первые в стране показы авангардной моды. Художник Энди Уорхол как-то прислал владельцам галереи банки со знаменитым томатным супом «Campbell» (и это стало первой выставкой Уорхола в СССР), а московский режиссер Соловьев снял в галерее несколько сцен фильма «АССА».

Тут собирались художники-некрореалисты – угрюмые типы, изучающие жизнь методом принюхивания к запахам кладбищ. Эти парни работали в моргах. Вечерами ездили на раскопки «подснежников» – засыпанных снегом трупов животных где-нибудь в парке. Чего стоили одни их творческие псевдонимы: Андрей Мертвый, Евгений Дебил, Алексей Трупырь… Кто-то из некрореалистов однажды приволок в галерею здоровенную дохлую жабу и, зубами отрывая от тушки большие куски, всю ее съел. Очевидно, жаба была несвежая. Запершись в туалете, художник потом долго блевал.

Еще здесь сложился собственный театр. Основной его примочкой была непредсказуемость. Заходишь в зал, а на голову тебе выливают пакет кефира – вот и спектакль! Как-то в театр пригласили генконсула США. Он был неплохим парнем: иногда привозил из Америки пластинки или книжки по современному искусству. Да и на спектакль явился без разговоров. Сперва все шло вроде бы неплохо, но посреди представления в зал вломилась толпа кагэбэшников с пистолетами и удостоверениями. Они что-то орали, махали руками, потом скрутили консула и вывели его на улицу. На следующий день американец был выслан из страны. Я же говорю: основной примочкой театра была его непредсказуемость.

К середине 1980-х «АССА» стала самым модным местом в городе. Ориентируясь на нее, и иные деятели культуры стали открывать собственные подпольные клубы и галереи. Например, шестидесятилетний аристократ Олег Сумароков.

Тогдашний ленинградский андеграунд был полон странных типов. Однако Олег Михайлович выглядел немного чересчур даже для этого мира. Его родословное древо корнями упиралось прямо в шведского конунга Рюрика. До революции его предки славились чудачествами и щедрой благотворительностью. Олег Михайлович отличался приблизительно тем же.

Внешне он был типичный советский пенсионер. Этакий добрый дедушка. Поношенное пальто. Седые вихры. Но его сердце под пальто билось в стиле хеви-метал. Как-то, уже в перестройку, Сумароков должен был выступать на очень официальном мероприятии (что-то о модной тогда молодежной культуре). Телекамеры. Отечественные академики. Иностранные инвесторы. Чиновники в строгих костюмах. Сумароков пришел тоже в строгом костюме. Сказал прочувствованную речь. Развернулся, чтобы сесть на место, и зал замер. Брюки сзади у выступавшего были разорваны пополам и не могли скрыть ни единого сантиметра старческих ягодиц.

Опыт организационной работы у Сумарокова был богатый. Еще в 1960-х Олег Михайлович организовывал радикальные акции по защите памятников старины. Такие, знаете, в стиле сегодняшних «гринписовцев». Потом занимался парашютным спортом и вроде бы даже имел почетный парашютистский значок. Стал чуть ли не первым в стране культуристом. Особых успехов не достиг, но штанги тягал до старости. При этом беспробудно пил. Допивался до того, что зимой, со шваброй наперевес и босиком, выбегал на улицу и принимал бой с армией видимых только ему гигантских крыс.