Илья Стогов - Ключи от Петербурга. От Гумилева до Гребенщикова за тысячу шагов

Квартира у Хаасов была здоровенная. А может, и не очень здоровенная. Все равно там было темно и разглядеть ничего не получалось. Свет внутри не горел. Вернее, не горел обычный домашний свет. А дикого, норовящего впиться в горло света было навалом.

Свет мигал. Свет появлялся оттуда, откуда не ждали. Свет сворачивался удавом. Свет выворачивался наизнанку. Свет больно резал глаза.

Потом из дальней комнаты выходил бывший барабанщик группы «Кино» Густав Гурьянов. Он был одет в белоснежную рубашку и красные боксерские перчатки. Ослепительно-белая рубашка казалась в этом диком свете фиолетовой, а если плотно зажмурить глаза, то черной. А красные перчатки были самыми разноцветными красными перчатками в мире и переливались всеми возможными цветами, и даже такими цветами, которых на свете не бывает.

Глядя на эту рубашку и на эти перчатки, вы наконец понимали, что значит реальная музыка техно.

В подвале католического собора Святой Екатерины, стоящего на Невском проспекте, прямо напротив Гостиного двора, когда-то был похоронен последний польский король Святослав-Август Понятовский. Похороны прошли по высшему разряду. Тело завернули в горностаевую мантию, на голову возложили украшенную каменьями корону, на грудь – ордена. И дело тут не в королевском титуле усопшего, а в том, что, уже потеряв трон, Станислав-Август некоторое время сожительствовал с русской императрицей Екатериной. Именно она распорядилась отдать покойному любовнику все возможные в ее в державе почести.

Гроб из мореного дуба установили в церковном подвале на высокий постамент. И там он простоял несколько десятилетий подряд (сегодня гроба на месте уже нет, но постамент остался, можно зайти взглянуть). При дворе ходили упорные слухи, что наследника престола Екатерина родила не от законного супруга, а как раз от Понятовского. То есть новому императору Александру I тот приходился вроде как дедом.

Молодому самодержцу всегда хотелось посмотреть, как дедушка выглядит. После какого-то светского увеселения, в сопровождении двух дам и личного адъютанта, Александр подъехал к собору, разбудил перепуганного церковного сторожа и велел отпирать подвал. Времени было около трех часов ночи. Подвыпившие высокие гости торопили сторожа. Руки у того тряслись, но с замками он все-таки справился. Царь и сопровождающие лица спустились в подвал. Некоторое время они осматривались, а потом Александр зачем-то решил приподнять крышку и глянуть, что осталось от дедушкиного тела.

Хоть и с трудом, но сдвинуть с места тяжеленную крышку с гроба ему удалось. И оттуда наружу вывалилась истлевшая королевская голова. Грохоча насаженной по самые уши короной, теряя каменья из оправы и зубы из челюстей, голова покатилась по ступеням вниз. Сопровождающие царя дамы разом грохнулись в обморок. Адъютант упал на колени и принялся по-французски читать псалом «Из глубины взываю к Тебе, Господи!».

Сам Александр тоже струхнул. Но самообладания на то, чтобы поднять отвалившуюся голову, отряхнуть ее и вернуть на место, ему все же хватило. После этого они с адъютантом закрыли гроб крышкой, привели дам в чувство и, по возможности стараясь не шуметь, отбыли из собора домой.

Петербург, построенный итальянцами на шведских землях, всегда относился к религии приезжих с большой терпимостью. На главной улице этого города почти напротив православного Казанского собора рядком стоят лютеранская Петрикирхе, католический собор Святой Екатерины и армянская церковь приятного голубенького цвета. Четыре храма разных христианских конфессий на один квартал – подобного нет ни в одной европейской столице.

К своим неправославным подданным Романовы относились более чем толерантно. Первую католическую церковь в Петербурге построили даже быстрее, чем первую православную. Правда, веротерпимость распространялась исключительно на христиан. Прочие верующие (мусульмане, иудеи, буддисты, язычники) подвергались при царях всяческим притеснениям и рассматривались как временная аномалия, которая со временем будет ликвидирована.

Хуже всего в этом смысле приходилось иудеям. Им селиться в столице было запрещено. Исключение делалось лишь для отставных военных и очень богатых коммерсантов. И уж понятное дело, речь не могла идти ни о какой синагоге. Первые двести лет петербургской истории, до открытия Большой хоральной синагоги в 1893-м, иудеи совершали свои службы полуподпольно, на домах у единоверцев. Туда же привозили и авторитетных религиозных учителей. Например, уже после революции в квартире на улице Пестеля жил один из любавичских ребе (высший авторитет в хасидизме), пророк и чудотворец Йосеф Ицхак Шнеерсон. Интересно, что позже та же самая квартира стала последним жилищем шоумена Романа Трахтенберга.

Массовое строительство нехристианских храмов началось у нас лишь после указа о веротерпимости 1905 года. Чувствуя, как под ним зашатался трон, Николай II неожиданно поменял правила игры и объявил, что отныне его подданные имеют право поклоняться тем божествам, которым пожелают. Он в вопросы веры вмешиваться больше не станет. После этого число прихожан православной церкви разом упало на три четверти (а в армии почти на девяносто процентов), зато мусульмане и буддисты приступили к строительству собственных культовых сооружений.

Буддийский дацан (монастырь) был заложен в Петербурге в 1909-м. Англичане в тот момент активно присоединяли Тибет к своим индийским колониям. Далай-ламе пришлось бежать от них в Монголию, и оттуда он отправил в Петербург своего советника Агвана Лобсана Доржиева, носившего высокий титул цанид-хамбо.

Когда Доржиев прибыл в столицу, чиновники императорского МИДа аж присели от испуга. В своем послании Далай-лама сообщал белому царю Николаю, что тот (Николай), скорее всего, является реинкарнацией милосердного божества Цаган-Дара Эхэ, а его столица Петербург и есть земное воплощение Шамбалы. Поэтому Далай-лама хотел бы со всем своим двором переехать на берега Невы и просит помочь ему разбить коварных англичан.

Только что хлебнувшей позора в войне с Японией русской армии конфликт из-за лежащего у черта на рогах

Тибета был совсем ни к чему. Поэтому отвечали послу вежливо, но уклончиво. В том смысле, что пусть Далай-лама сидит пока в Монголии, у нас ему не понравится. Холодно, сыро, да и вообще.

А вот столичная публика послание Далай-ламы встретила с энтузиазмом. После визита Доржиева в светских салонах на буддизм и тибетскую медицину установилось что-то вроде недолгой моды. Газеты спорили, когда же можно ожидать окончательного присоединения к Российской империи земель Китая и Монголии, несколько жуликов открыли аптеки для торговли пилюлями «из тибетских трав» для улучшения потенции, а Доржиеву было разрешено выстроить на городской окраине свой дацан. Между прочим – самый северный буддийский монастырь в мире и крупнейший в Европе.