Дэниел Эверетт - Не спи — кругом змеи! Быт и язык индейцев амазонских джунглей

Ахоабиси улыбнулся и велел мне заходить. Он прикрикнул на собак — с полдюжины мелких шавок, на вид вроде крыс, но бесстрашных и свирепых (у индейцев я видел, как эти малютки набрасывались на диких кошек и кабанов, защищая хозяев), — и собаки уселись у его ног, рыча и тявкая, но до поры не пытаясь мне что-нибудь оттяпать.

— Ты злишься? — спросил я.

— Нет, — ответил он, сделав глоток кофе. — Племя на тебя не сердится. (У индейцев пираха обычное дело высказывать свое мнение, как если бы оно исходило от всего племени, даже если речь идет только о них самих.)

— Прошлой ночью мне казалось, что ты очень злился.

— Тогда злился. Сейчас нет.

— А почему ты злился?

— Ты сказал бразильцам не продавать нам водку.

— Да, — признался я. — В ФУНАИ сказали, что здесь продавать водку нельзя. Ваши женщины просили меня не разрешать никому продавать вам выпивку. (Индейцы имеют представление о ФУНАИ и встречались с его сотрудниками, когда те сюда ездили. Они видели, что у ФУНАИ есть какая-то власть над белыми бразильцами, которые сюда приезжают.)

— Ты не из племени, — объявил мой собеседник. — Ты мне не будешь говорить, чтобы я не пил. Я из племени пираха. Это лес племени пираха. Не твой. — Он начинал горячиться.

— Хорошо, — ответил я, сожалея, что в языке пираха нет слова «извини». — Я тебе не стану указывать, что делать. Это не мой лес. Но мои дети испугались, когда пираха напились пьяными. И я испугался. Если вы хотите меня прогнать, я уеду.

— Я хочу, чтобы ты остался, — ответил Ахоабиси. — Племя хочет, чтобы ты остался. Но не указывай нам, что делать!

— Не буду указывать, — пообещал я; было неловко, что у него сложилось такое впечатление обо мне.

Мы еще немного побеседовали на более легкие темы: рыбалка, охота, дети, торговля. Потом я встал и ушел к себе, забрав пустой термос и чашки. Я чувствовал, будто меня пристыдили. Тогда я понял, что неверно истолковал то, как меня принимали пираха, и этим едва не накликал беду: я вообразил, что раз я миссионер, то для них я непременно покровитель, облеченный властью. Ведь жены самых падких на выпивку индейцев — Ибаихои’ои ( Xibaihoixoi , жена Кохоибихиаии), Иабикабикаби ( Xiabibikabi , жена Каабооги), Баигипохоаи ( Baigipohoai , жена Ахоабиси) и Иако ( Xiako , жена Аикаибаи) — рассказывали мне, будто прежние миссионеры Арло Хайнрикс и Стив Шелдон не разрешали продавать выпивку.

Когда я позже рассказал это Арло и Стиву, они рассмеялись и сказали, что никогда не указывали индейцам или торговцам-речникам, что им можно, а чего нельзя. Видимо, женщины солгали мне потому, что не хотели, чтобы их мужья пили, и видели во мне единственную надежду. Но, конечно, это было не мое дело. Я не сторож всему племени. Самонадеянно согласившись на их просьбы, я навлек опасность на себя и свою семью, да еще и поставил под угрозу свои отношения с племенем. Я еще не совсем понимал этот народ.

Несколько недель спустя приплыл другой торговец и тоже напоил индейцев. Я это понял, только когда он уплыл, потому что из селения исчезли все мужчины. Через пару часов я стал слышать смех, а затем вопли и похвальбу, какие они храбрые и сильные; один даже сказал кому-то: «Я тебе надеру задницу». Это были обычные пьяные разговоры, как в любой другой стране мира. Мой отец, ковбой и гуляка, когда напивался, вел себя практически так же, как индейцы пираха.

Впрочем, нас это не сильно утешало. У меня не было сил еще на одну ночь пьяного дебоша. Поскольку еще не стемнело, мы с Керен решили собрать припасов на день, поплыть вверх по реке к Априжиу ( Aprigio ) — это примерно пятнадцать минут на моторной лодке — и остаться у него переночевать. Априжиу и его семья были индейцами народности апурина. Его родителей поселили на реке Майей бразильские власти, чтобы они помогали наладить общение с пираха. Пока мы укладывали вещи, к нам вдруг пришел Кохои с охапкой ружей, луков и стрел.

— Вот, — сказал он, улыбаясь, пьяным голосом. — Теперь не бойся. Вот тебе ружья.

Я был, конечно, в чем-то тронут этим поступком. Но индейцам явно было не по себе из-за того, что мы могли видеть их пьяные выходки. Поэтому мы решили все равно съездить к Априжиу, чтобы снять напряжение и не подвергаться опасности. Мы не ожидали, что столкнемся с пьянством и дебошами среди индейцев; позже предыдущие миссионеры рассказывали нам, что не замечали у пираха ни запойного пьянства, ни чрезмерного насилия. Однако до нашего приезда это селение оставалось «нетронутым» миссионерами почти три года, даже целых четыре, если не считать нашу первую, вынужденно прерванную, поездку в 1979 г. и мой визит дней на десять за пару лет до того. Значит, положение изменилось, когда сдерживающего фактора в лице миссионеров в селении не было.

Мне кажется, что я особенно не задумывался о культуре индейцев пираха потому, что поначалу разочаровался в ней. Пираха не носят головных уборов из перьев, не проводят сложных ритуалов, не раскрашивают тело красками, и вообще у их культуры нет экзотических внешних проявлений, как у многих других племен Амазонии. В тот момент я еще не понимал, что культура племени пираха так же уникальна, как и их язык. Их культура была консервативна, и в ней была сила, хотя и неявная; она проникала во все пласты их языка. Но поскольку я этого еще не понимал, то жалел себя, сокрушаясь, что мог бы работать с «более интересным народом».

Часто я видел, как мужчины целыми днями ничего не делали, а только сидели вокруг тлеющего костра, болтали, смеялись, испускали газы и таскали из огня печеный сладкий картофель. Иногда к этой программе добавлялся еще один номер: они дергали друг друга за гениталии и ржали, как будто первыми на всей земле придумали этот изумительный трюк. А я надеялся, что попаду в деревню, как на картинке с занятий антропологией: деревни племени яномами — открытые хижины, построенные вокруг поляны, или деревни народа же, напоминающие в плане тележное колесо, с домами на концах спиц колеса. Селения пираха, напротив, как мне казалось, были никак не организованы, зарастали травой, а в траве копошились жуки и змеи. Неужели пираха не могут хотя бы содержать дома в чистоте? Мне приходилось видеть, как индейцы пираха спали, а по ним маршировали сотнями мигрировавшие тараканы или ползали тарантулы.

Этот образ жизни должен был скрывать в себе нечто большее, недоступное моим поверхностным наблюдениям. И я решил провести анализ их культуры по возможности тщательно. Я стал наблюдать за ними и расспрашивать их. Для начала я изучил их повседневную жизнь, отношения в семье, устройство дома и селения, воспитание и социализацию детей и так далее — по справочникам для антропологических исследований, которые имелись под рукой. Затем я хотел поближе рассмотреть их веру в духов, мифы и религию. После этого — проанализировать строение общества и, наконец, на основе своих наблюдений сформулировать теорию о том, что делает индейца пираха индейцем пираха. В то время я знал только азы антропологии, поэтому двигаться во многом предстояло на ощупь.