Дэниел Эверетт - Не спи — кругом змеи! Быт и язык индейцев амазонских джунглей

Поскольку торговцы считали меня хозяином племени пираха, они нередко просили меня дать им несколько индейцев на работы. Но я, конечно, был никакой не «патран» и поэтому говорил, что им придется договариваться с пираха самим.

Пираха общались с ними при помощи жестов и нескольких заученных фраз на португальском, а иногда вставляли кое-какие понятные и им самим, и торговцам слова из «лингва жерал» ( Lingua geral ), то есть «общего языка», который еще называют «ньенгату» ( Nheengatu ) — добрый язык. Это упрощенный язык на основе тупинамба — индейского языка, который сейчас вымер, а раньше был широко распространен на всем побережье Бразилии.

Однажды, часов в девять вечера, когда мы с женой уложили детей и сами готовились ко сну, в селение пришло незнакомое судно. Индейцы прокричали мне, что хозяина корабля зовут Роналдинью. Конечно же, он хотел поговорить со мной, так что я встал и пошел к нему на корабль. С самого начала все это выглядело подозрительно. На борту не было решительно никакого товара для обмена, хотя сам корабль был относительно большой — метров пятнадцать в длину и шесть в ширину, с полноценной палубой поверх трюма.

Я уселся на носу, Роналдинью сидел на корме, а индейцы расположились по бортам.

— Я хотел узнать, можно ли тут взять восемь человек на делянку вверх по течению собирать бразильский орех, — начал гость.

— Меня спрашивать не надо. Это не мое дело. Говорите с пираха.

Он мне подмигнул, как будто мы с ним договорились обставить все так для вида. Тогда я сказал ему то, что меня просила говорить торговцам Апоэна Мейрелис — директор отделения Бразильского национального фонда по делам индейцев, ФУНАИ, в Порту-Велью:

— По закону надо только, чтобы индейцы согласились на вас поработать и чтобы вы платили за собранный урожай по рыночной цене или по крайней мере не ниже минимальной заработной платы.

— Но у меня нет денег, — ответил Роналдинью.

—- А им деньги и не нужны. Платите товарами, — предложил я.

— Ладно, — пробормотал он нехотя.

Я снова осмотрелся. Может быть, он держит товары в трюме ( рогао по-португальски).

— Кашасой платить нельзя, — предупредил я (кашаса — это бразильская тростниковая водка). — Директор фонда ФУНАИ говорит, что за это сажают на два года.

— Нет, что вы, я и не думал, сеньор Даниэл, — пообещал Роналдинью. — Это другие их спаивают, но я не такой, я не обманщик, слава богу.

Врешь, подумал я. Но сказал только, что пойду спать.

— Boa noite ‘Спокойной ночи’, — сказал я на прощание.

— Boa noite , — откликнулся он.

Я вернулся в хижину и скоро заснул, хотя мой сон не раз прерывали взрывы хохота с корабля. Я был уверен, что торговец напоил индейцев, но не хотел стоять над ними, как цербер. У меня не было сил, да и не мое это дело.

Около полуночи меня разбудили громкие крики. Первое, что я разобрал, было:

— Я не боюсь убить американцев. Белый бразилец сказал их убить, и тогда он даст нам новое ружье.

— И ты их убьешь?

— Да, во сне застрелю.

Голоса доносились из-под покрова джунглей, метрах в тридцати от хижины. Большая часть мужчин в селении уже напилась кашасы, но, оказывается, Роналдинью не только напоил их. Он еще и подстрекал индейцев убить нас и обещал за это новое оружие. Я сел на кровати, Керен тоже проснулась и села.

Это было в нашу вторую поездку к индейцам. В тот раз мы непрерывно жили в селении уже более полугода, и я достаточно сносно понимал их язык, чтобы разобрать: они обсуждали, как нас убить, и подбивали на это друг друга. Я понял, что если я не вмешаюсь, непоправимое может случиться очень быстро. Дети мирно спали в гамаках и не подозревали, какую опасность навлекли на них родители.

Я откинул москитную сетку с кровати и против обыкновения вышел из хижины в темноту без фонарика, чтобы не привлекать внимания. На мне были только шорты и шлепанцы. Я осторожно пробрался через джунгли к той хижине, где индейцы сидели и набирались смелости нас убить. Меня страшила и другая опасность — наступить в темноте на змею, хотя идти предстояло всего полсотни шагов.

Я не знал, чего ждать от индейцев. Услышанное потрясло меня, и я уже не представлял себе, что будет дальше. Быть может, они сразу меня застрелят, но я не мог допустить, чтобы моя семья просто ждала, пока придут их убивать.

Я нашел, где они сидели — в домике, который когда-то построил Виченцо. Заглянув в щель между досками, я увидел, что они собрались вокруг неяркого огонька «лампарины» — маленькой керосиновой лампы, которая есть у всех в Амазонии: это небольшой сосуд с керосином, из которого сквозь узкое отверстие высунут полотняный фитиль, как у волшебной лампы Аладдина. «Лампарина» светит тусклым оранжевым светом; ночью в этом свете лица людей приобретают зловещий вид, лишь едва выступая из темноты.

Я затаил дыхание и стал соображать, как мне зайти, чтобы не спровоцировать стычку. Наконец я соорудил на лице улыбку и просто вошел в домик, старательно проговаривая, насколько мог, на языке пираха: «Привет, друзья, как поживаете?»

Продолжая говорить незначащие фразы, я обошел домик и собрал разложенные луки и стрелы, пару мачете и два дробовика. Индейцы смотрели на меня осоловелыми от выпивки глазами и молчали. Не успели они опомниться, как я забрал все оружие и быстро, не говоря ни слова, вышел из хижины, унося все с собой. У меня не возникло иллюзий, что моя семья теперь в безопасности, но хотя бы немедленную угрозу я немного отвратил. Оружие я отнес к нам домой и запер в кладовке. Торговец, напоивший индейцев кашасой, спал в кораблике, который так и стоял пришвартованным к плоту у нашей хижины. Я решил прогнать незваного гостя, но сначала надо было позаботиться о семье.

Я отвел их в кладовку; это было единственное помещение в доме с четырьмя стенами и замком на двери. Там было темно, и нам не раз доводилось убивать заползавших туда змей и крыс, не говоря уже о многоножках, тараканах и тарантулах. Но дети не слышали, что творилось этой ночью и не понимали спросонья, что происходит; поэтому они, не сказав ни слова, сразу улеглись на полу. Керен заперла дверь изнутри.

Потом я спустился к реке, с каждым шагом распаляясь все больше. Но пока я шел, я вдруг осознал, что нигде не видел моего учителя Кохои или его ружье. И стоило мне это вспомнить, как из кустов на берегу, у меня за спиной, раздался его голос:

— Я тебя убью.

Я повернулся на голос. Вот, сейчас он всадит мне в голову или в грудь заряд дроби. А Кохои нетвердой походкой выбрался из кустов — невооруженный, с облегчением заметил я.

— Почему ты хочешь меня убить? — спросил я.