Дэниел Эверетт - Не спи — кругом змеи! Быт и язык индейцев амазонских джунглей

Возможно, отсутствие зависимых предложений можно объяснить всепроникающим принципом непосредственности восприятия (далее ПНВ). Еще раз рассмотрим сложные предложения, такие как английское The man who is tall is on the path ‘Человек, который имеет высокий рост, стоит на тропе’. Оно состоит из двух простых предложений — главного The man is on the path ‘Человек стоит на тропе’ и вложенного в него придаточного who is tall ‘который имеет высокий рост’. Новая информация, или то, что лингвисты называют ассерцией (утверждением) [76] Автор употребляет термин «ассерция» (компонент семантической структуры предложения, который при отрицании приобретает противоположное значение) в несколько нестандартном значении: здесь это не только собственно ассерция, но, по-видимому, также и рема — новая утверждаемая информация (прим, пер.). , содержится в главном предложении: The man is on the path ‘Человек стоит на тропе’. Придаточное содержит лишь дополнительную информацию, которая ненова и известна говорящему и слушающему («есть один высокий человек, которого мы оба знаем»), и привлекает внимание к конкретному лицу для того, чтобы помочь слушающему понять, кто именно стоит на дороге. Это не ассерция. Вообще, придаточные почти никогда не используются для ассерции. Между тем, согласно принципу непосредственности опыта, повествовательные высказывания могут содержать только ассерции. Соответственно, ПНВ позволяет предположить, что в пираха нет придаточных: наличие придаточного означает наличие «неутверждения», а это противоречит данному принципу.

Еще один пример можно найти в предложениях типа The dog's tail's tip is broken ‘Кончик хвоста собаки сломан’. Индейцы-пираха регулярно произносят фразы, подобные этой, потому что у их собак часто повреждены хвосты. Однажды вечером я увидел в селении собаку, у которой не было кончика хвоста. Я сказал: Giopai xigatoi xaoxio baabikoi; как мне казалось, это была грамматически правильная фраза, означающая ‘собаки хвоста кончик деформирован’. Буквально она означает «собаки хвост на конце плохой». В ответ индейцы сказали: Xigatoi xaoxio baabikoi ‘Хвоста кончик плохой’. Изначально я не думал об этом опущении, поскольку опущения распространены в любом языке, когда говорящим известна одна и та же информация: зачем повторно констатировать, что мы говорим о собаке, когда нам это и так известно.

Но, как я выяснил далее, сформулировать высказывание, подобное нашему «Кончик хвоста собаки сломан», можно только одним способом: Giopai xigatoi baabikoi, xaoxio ‘Собаки хвост плохой, на кончике’. Я обнаружил, что в отдельно взятом словосочетании или предложении не может встречаться более одной посессивной конструкции и не более одного посессора (в данном случае посессивная конструкция — хвост собаки , где собака является посессором, т. е. обладателем, а хвост — посессивом). Это вполне понятно и осмысленно, если в языке нет рекурсии. Конструкция с одним посессором возможна и без рекурсии: она может быть основана просто на культурном или языковом представлении говорящих, которые понимают, что если два существительных идут друг за другом, то первое следует толковать как посессор. Если же в клаузе (элементарном предложении) два и больше посессоров, то один из них не может не быть словосочетанием внутри другого словосочетания.

В пираха таких структур нет. Многие лингвисты почти не могут понять, как и почему это может быть вызвано культурными особенностями. Я должен согласиться: путь от культурных ограничений к сложным группам подлежащих может показаться немного извилистым.

Начиная с зависимых предложений, мы должны прежде всего помнить, что, согласно принципу непосредственности опыта, придаточные недопустимы, так как не являются ассерцией. Это вызывает вопрос: каким образом ради следования культурному табу в грамматике пираха исчезли нежелательные придаточные?

Есть три возможных ответа. Во-первых, в грамматике может быть наложен запрет на появление правил, создающих рекурсивные структуры; в формальной записи подобные правила можно представить как А —> АВ. Если такого правила нет, то грамматика не позволяет поместить одно словосочетание или предложение непосредственно в другое словосочетание или предложение того же типа.

Во-вторых, возможно, в грамматике языка рекурсия не развилась. Многие лингвисты начинают соглашаться с тем, что грамматики без рекурсии в эволюционном плане предшествуют грамматикам с рекурсией и, более того, даже в грамматиках с рекурсией в большинстве ситуаций и окружений используются нерекурсивные структуры.

Третье возможное объяснение: возможно, в грамматике пираха просто не предусмотрена структура предложений. Рекурсии нет потому, что нет словосочетаний, а есть лишь цепочки слов, помещенных друг с другом и интерпретируемых как предложения.

Если в грамматике пираха нет синтаксиса, то в ней нет групп подлежащего и сказуемого, зависимых предложений и пр. В сущности, все предложения на этом языке можно трактовать как что-то вроде бисеринок, нанизанных на одну нитку: им не требуется более сложной структуры того типа, который могут прогнозировать структуры непосредственных составляющих. Тогда предложение может представлять собой всего лишь список слов, необходимых для того, чтобы полностью выразить значение глагола, плюс минимальное число определений или обстоятельств (как правило, не более одного определения или обстоятельства на предложение). На мой довольно радикальный взгляд, у пираха нет синтаксиса, и это нужно, чтобы в повествовательных предложениях ни в коем случае не появились «неутверждения». В противном случае возникает противоречие, т. к. по принципу непосредственности опыта в повествовательных предложениях может содержаться только ассерция. Соответственно, принцип непосредственности опыта ограничивает грамматику пираха.

Рассмотрим сложноподчиненное предложение, которое произнес Кохои: «Эй, Пайта, принеси немного гвоздей. Дэн купил именно те гвозди. Они те же самые». Здесь мы видим две ассерции: Дэн принес гвозди и Гвозди те же самые . Однако в английском придаточном the nails that Dan bought ‘гвозди, которые купил Дэн’ ассерции нет, так что принцип непосредственности опыта оказывается нарушен.

Если мои рассуждения верны, то какие еще прогнозы можно сделать в отношении грамматики пираха? Как выясняется, абсолютно верные.

Во-первых, можно предположить отсутствие сочинительной связи, поскольку она также связана с общим характером рекурсии, которая удалена из грамматики пираха по причине, указанной выше (запрет на зависимые предложения без ассерции в повествовательных предложениях с ассерцией). Разумеется, сочинительные структуры широко распространены в английском и многих других языках. Рекурсию в этих структурах можно увидеть на примере английской фразы John and Bill came to town yesterday ‘Джон и Билл вчера приехали в город’, где существительное John и существительное Bill составляют вместе более длинную группу подлежащего John and Bill Сочинительная связь глаголов и предложений также исключена, поэтому в пираха нет предложений типа Bill ran and Sue watched ‘Билл бежал, и Сью смотрела’ или Sue ran and ate ‘Сью бежала и ела’.