Дэниел Эверетт - Не спи — кругом змеи! Быт и язык индейцев амазонских джунглей

Христианская религия со всеми ее утверждениями, столь близкими моему сердцу, в этой культуре оборачивалась полнейшей бессмыслицей. Для пираха это было лишь суеверие. И постепенно я и сам начинал смотреть на нее как на суеверие.

Я стал серьезно сомневаться в природе веры, в самом акте веры в нечто неосязаемое. Священные книги — Библия, Коран — прославляли именно такую веру в объективно непознаваемое, в противное здравому смыслу: жизнь после смерти, непорочное зачатие, ангелы, чудеса и тому подобное. Ценности культуры пираха — непосредственность восприятия, подтверждение слов делом — бросали сомнение на все это. Их собственные верования исключали фантастическое и чудесное; они верили в духов, являвшихся по сути частью природы и действовавших согласно природе (здесь не важно, верю ли в них я или нет). У пираха не было чувства «греха», не было потребности «исправить» род людской или даже только самих себя. Они принимали вещи такими, как они есть. Не боялись смерти. Верили в самих себя.

Я не в первый раз ставил под сомнение свою веру. Встречи с бразильскими интеллектуалами, мое собственное прошлое в рядах хиппи, чтение — все это уже заронило в меня сомнения. Однако пираха стали последней каплей.

И вот, примерно в конце 80-х, я признался — пока только себе, — что больше не верю ни в одно утверждение христианской религии и вообще не верю в сверхъестественное. Я стал тайным атеистом. И я не мог этим гордиться: меня страшило, что об этом узнает кто-то из близких. Я знал, что рано или поздно должен буду сознаться, но боялся последствий.

Среди миссионеров и помогающих им донаторов есть общее понимание того, что миссионерство — это благородная задача. Они уверены, что поехать волонтером в дальние и опасные края, чтобы служить Господу, означает жить по своим убеждениям. И когда миссионер приезжает на место назначения, он обычно сразу же начинает жить жизнью, в которой сочетаются поиски приключений и альтруистическое служение. Конечно, к этому добавляется и желание обратить людей в свою версию истины, однако бывают вещи и похуже, да и действенность проповеди зависит от человека.

Когда я окончательно осознал, что готов, не страшась последствий, признаться кому-нибудь о своем «обращении в неверие», со дня моих первых сомнений прошло целых двадцать лет. И, как я и полагал, когда я наконец объявил о том, что мои взгляды изменились, последствия для меня лично были огромны. Это тяжело — сказать своим родным и друзьям, что ты отошел от взглядов, которые вас всех объединяли и благодаря которым вы стали теми, кто вы есть. Наверно, это похоже на то, как объявляют ничего не подозревающим друзьям и родным о своей гомосексуальности.

В конце концов потеря веры и душевный кризис, который ее сопровождал, привели к распаду моей семьи, а этого я больше всего и боялся.

Джим Эллиот, миссионер-мученик, проповедовавший в племени ваорани, однажды сказал слова, которые надолго врезались в мою память: «Разве глупо — отдать то, что тебе не удержать, в обмен на то, чего уже не лишишься?» Он, конечно, имел в виду, что уход из этого мира, который мы с собой не унесем, — это малая цена за то, чтобы познать Бога и пребывать вечно в раю.

Я же отдал то, что не мог удержать, — свою веру, чтобы обрести то, чего уже не лишусь, — свободу от того, что Томас Джефферсон назвал «тиранией чужого ума», то есть от следования авторитетам в ущерб собственному разумению.

Индейцы пираха заставили меня сомневаться в представлении об истине, которым я жил очень долгое время. Сомнение в вере в Бога вместе с жизнью среди пираха заставили меня поставить под вопрос и еще более глубинную основу современной мысли — само понятие истины. Более того, я пришел к выводу, что жил под властью иллюзии — иллюзии истины. Бог и истина — две стороны одной медали. Жизнь и душевное равновесие страдают от обеих, по крайней мере если индейцы пираха правы. А качество их внутренней жизни, их веселость и довольство очень убедительно подтверждают их мнение.

С самого рождения мы пытаемся упростить окружающий мир. Ведь он чересчур сложен, чтобы в нем разобраться: слишком много звуков, слишком много происходит на глазах, слишком много стимулов; мы и шагу ступить не можем, не выбирая, на чем сосредоточить внимание, а что пропустить. В узких сферах умственного труда мы называем такие попытки упрощения «гипотезами» и «теориями». Ученые вкладывают силы и годы жизни в такие попытки. Они запрашивают у спонсоров деньги на экспедиции или на постройку экспериментальной среды, в которой будут проверять свою схему упрощения мира.

Однако этот вид «элегантного теоретизирования» (поиск результатов скорее «красивых», чем практически полезных [87] Ср. итальянскую пословицу Se non e vero, e ben trovato ‘Если [даже] это неправда, то хорошо придумано’ (прим. пер.). ) нравился мне все меньше и меньше. Люди, участвующие в таких исследованиях, обычно считают, что трудятся ради приближения к истине. Однако, как говорил американский философ-прагматик и психолог Уильям Джемс, не следует зазнаваться. Мы просто развитые приматы, не больше и не меньше. Довольно смешно представлять себе, будто вселенная, словно робкая дева, хранит свои тайны для нас одних. Мы чаще оказываемся в роли трех слепцов, рассуждающих об облике слона, или человека, который ищет ключи под фонарем, потому что там светло.

Индейцы пираха твердо привержены прагматическому представлению о пользе. Они не верят ни в рай на небесах, ни в ад под землею, ни в то, что ради какой-нибудь отвлеченной идеи стоит идти на смерть. Они дают нам возможность вообразить себе жизнь без абсолютных координат — праведность, святость, грех. И эта жизнь очень привлекательна.

Можно ли жить, не опираясь на подпорки религии и истины? Пираха живут именно так. Конечно, некоторые заботы у них такие же, как и у нас, поскольку многие наши проблемы определяет биология, а не культура (наши культуры приписывают смысл проблемам, которые глубинного смысла не имеют, но оттого не менее реальны).

Однако они проводят большую часть жизни, не заботясь этими трудностями, так как сами дошли до осознания того, как полезно жить сегодняшним днем. Пираха просто концентрируются на том, что непосредственно их окружает, и тем самым одним махом избавляются от всех источников беспокойства, страха и отчаяния, которые не дают вздохнуть столь многим в нашей западной культуре.

Им не нужна истина как некая извечная реальность. Эта идея не имеет никакой ценности для них. Истина для них — это поймать рыбу, грести в лодке, смеяться вместе с детьми, любить своего брата, умереть от малярии. Значит ли это, что они примитивнее нас? Многие антропологи думали, что да, и поэтому им так хочется выяснить, каковы представления пираха о Боге, вселенной и сотворении мира.