Сабин Мельшиор-Бонне - История зеркала

Для так называемого либертинца, т. е. для вольнодумца, безбожника и распутника, любовь, разумеется, не представляет собой ни божественный дар, ни полное самозабвение и самопожертвование, нет, любовь для него — любовь для него написанный по строгим правилам сценарий, некая постановка, обладающая таким качеством, как сценичность и требующая раздвоения автора-зрителя, контроля над собой, двойственности, обмана; на смену самопроизвольности, стихийности, непосредственности, прямоте, инстинктивных чувств, на смену порывам страсти приходит отрепетированное повторение желания, или подражание повторения желания, или подражание изображения желания, для чего зеркало и предлагает свои обширнейшие, воистину безграничные возможности. Виван Денон с большим изяществом описывает «просторную зеркальную клетку», разукрашенную птицами и цветами, в которой любовники встречаются и видят, как до бесконечности повторяются их движения. «Я видел сей остров, населенный счастливыми влюбленными…» 41— пишет автор и делает тонкое замечание о том, что «желания воспроизводятся их изображениями и отражениями». Казанова, увлекающий свою новую «завоеванную» девицу в восьмиугольную комнату, где все стены увешаны зеркалами, словно коврами, и пол и потолок тоже украшены зеркалами; объясняет гораздо более прямолинейно, без изощренной точности Денона, что игра зеркальных отражений постоянно возобновляет и обновляет зрелище и что льстит нарциссическому самолюбованию женщины, ощущающей, что на нее направлены взгляды как бы десятков глаз, «и сие новое зрелище заставляло ее влюбляться в самое себя» 42.

Изобилующий зеркалами будуар служит превосходной театральной сценой, на подмостках которой пребывающие в состоянии «нарциссизма на двоих» любовники (причем каждый из них) являются одновременно и соглядатаями, и эксгибиционистами, т. е. людьми, обнажающими свои чувства и выставляющими их напоказ; каждый из этой пары пытается привлечь к себе взгляд другого, так, словно этот взгляд может восстановить тождественность и личность, приведенную в замешательство, либо неуверенностью, либо крайней слабостью чувств, и так, словно целью фантазма другого лица было не что иное, как возродить и оживить его собственное желание 43. Пресыщенное воображение «либертинца», т. е. вольнодумца, постоянно находится под воздействием перемен в разворачивающемся перед его взором зрелищем, эти перемены возбуждают его, а их быстротечность обеспечивает постоянство ощущающегося напряжения и яркость изображения, к тому же на воображение «либертинца» оказывает воздействие и некое анаморфическое действие, т. е. искаженное разложение желания, в то время как разрушение структуры пространства сулит ему такие ощущения, как головокружение и смущение и чувство потерянности в непривычной обстановке.

Страх, даже ужас, испытываемый при «столкновении лицом к лицу» со странными, волнующими, вызывающими чувство тревоги побуждениями и неосознанными стремлениями, претерпевает изменения и превращается в гедонистическое созерцание, которое ищет нечто неожиданное, что способно изумлять, пусть это даже будет и лукавая хитрость, пусть это даже будет обман; это гедонистическое созерцание в конце концов, как и при всяком анаморфозе дает человеку логические и рационалистические объяснения испытываемому им чувству удовольствия.

Не существует зеркала объективного. Субъект находится во власти угнездившегося в нем желания, которое проявляет себя в тот момент, когда субъект этого не ожидает, таким образом, что зрелище его отражения, при «восстановлении» скрытых картин и образов, показывает ему его несхожесть с самим собой, его «другое лицо», его инакость; странную, а иногда и тревожную. Тень или признак греха, чего-то иррационального, недоступного разуму, тень темных побуждений угрожает личности и сходству, а столкновение «лицом к лицу» с запретным желанием влечет за собой безумие или смерть.

Однако только при помощи хитрой уловки, прибегнув к искусной обманчивости, Персею удалось «нейтрализовать» смертоносный взгляд Медузы Горгоны. Только косой взгляд может уловить мгновенное сверкание странности и чужеродности, одновременно избегнув при этом ослепляющего гипнотического воздействия ее очарования. Благодаря всяческим «зеркальным хитростям», вводящим пространство игры и истолкования, интерпретации этой игры, субъект более не смешивается со своим отражением, и отражение вновь обретает всю структурирующую, организующую функцию. Параллельная вселенная зеркала предлагает человеку свое посредничество, благодаря которому желание может изменяться и превращаться в нечто, наделенное прекрасной формой, по-прежнему странное, но лишенное прежней неистовой силы инеобузданной горячности. Любовник, смотрящий на свое отражение в глазах другого, художник, отражающийся в словах или красках, обнаруживают измененное изображение своего лица, отличное от того, что они видели ранее, и их«Я» испытывает удовольствие от того, что знает, что оно другое.

Ретиф де ла Бретонн рассказывал, что, когда ему было года два, с ним произошел один забавный случай. Итак, однажды нянька замешкалась и не успела его одеть, и он очень расстроился из-за того, что его оставили совершенно голым, и принялся громко выражать свое неудовольствие; сестра принесла ему зеркало, чтобы он увидел, какие рожи он корчит; он схватил зеркало и в приступе злобной ярости хотел его разбить: «…зеркало треснуло, и от этих трещин лицо мое стало еще более уродливым, но когда я увидел, как осколки преумножают предметы, я подумал, что открыл для себя целый мир, скрывающийся за зеркалом. Сей феномен осушил мне слезы, и я впервые испытал чувство изумления, чувство восхищения, я впервые увидел свое отражение в зеркале и впервые предался размышлениям, самонаблюдениям и самоанализу» 1. Вероятно, этот эпизод мог бы занять соответствующее место в некоем плане, составленном Лаканом, или в некоем сценарии, им же написанном: процесс развития осознания зеркального отражения или изображения в зеркале вписывается в процесс достижения успехов на пути символической активности (деятельности); ребенку, предчувствующему свое единство, свою целостность и осознающему эту целостность «при посредничестве зеркала», переливающиеся как в калейдоскопе осколки разбитого зеркала открывают ранее скрытое от него его же собственное «Я», всегда переменчивое, наделенное способностью принимать бесчисленное количество вариантов форм. Необычный мир, находящийся позади зеркала, т. е. мир зазеркалья, превращается в призму воображения и мечты или сна.