Фил Джексон - Клубная культура

Источники фоновых эмоций обычно кроются внутри. Процесс регуляции самой жизни, так же как открытый или скрытый длительный внутренний конфликт, ведущий к продолжительному удовлетворению или подавлению стимулов и мотивации, может вызвать фоновые эмоции.

Фоновые эмоции являются следствием биологических законов жизни и наших взглядов на мир, того, как мы рассматриваем его в своих головах и в какие взаимоотношения с ним вступаем. Как подчеркивает А. Дамасио, внутренняя рефлексия находит отражение в теле — она становится одним из «объектов» телесной природы, который может быть «прочитан» другими людьми. Возможно, именно это подразумевала информантка:

Вы без труда узнаете клаббера. Есть какое-то явное отличие — это не просто их одежда или что-нибудь в этом роде, ведь я по работе встречалась с людьми, которые казались мне клабберами, и я оказывалась права. Не знаю точно, но в них есть что-то. Это несложно заметить: большие, блестящие, пытливые, живые глаза, то, как они ведут себя с другими. Есть что-то особенное

Это отличие указывало на определенные, рожденные практикой клаббинга фоновые эмоции и положения тела, усвоенные людьми настолько хорошо, что они использовали их в повседневной жизни. (Помимо этого в понедельник утром вы можете узнать клаббера по измотанному виду.) Эти положения тела особенно заметны, ко-гда вы наблюдаете за общением группы клабберов друг с другом или даже с незнакомыми людьми. Они привыкли быть среди незнакомцев, и их эмоциональная память о незнакомцах в основном позитивна. Разумеется, социальный контекст играет важную роль как в раскрепощении, так и в сдерживании тела, посредством которого они общаются: на работе или на улице они будут вести себя более осмотрительно, чем на вечеринке. Они скорее поприветствуют вас улыбкой, чем хмурым взглядом, — они привыкли улыбаться незнакомым людям. Они приняли неформальный стиль общения с окружающими, социальное тело, брызжущее страстью к общению. Иные формы социального взаимодействия могут уничтожить это тело: столкнувшись с жестокостью и бессердечием, это тело может полностью исчезнуть. Однако если оно не исчезнет, то станет сильнее и будет развиваться до тех пор, пока не превратится в господствующую форму социальной практики, используемую людьми для общения даже вне клубов.

Еще один важный вид воспоминаний, оставляемых клубами, — это ощущение, что ты живешь полной жизнью. Один из информантов утверждает:

Никто не хочет думать, что его жизнь скучна, так ведь? Особенно если ты молод. Мне кажется, в этом главная прелесть клубов: они дают тебе почувствовать страсть. Когда ты в клубе, жизнь не кажется тебе скучной — этот опыт доступен абсолютно любому, у кого есть немного денег. Ты можешь быть совершенно нормальным во всех остальных отношениях и жить увлекательной жизнью, потому что у тебя есть реальное место, где можно оторваться

Ощущение, что жизнь увлекательна, становится частью эмоциональной памяти человека, а затем и частью его поведения. Они ждут, что будут наслаждаться жизнью, и знают, что для этого им нужно развеяться и позаботиться о собственном удовольствии. Они не рассчитывают, что удовольствие придет к ним само, они понимают, что в этом мире должны сами творить веселье.

Получить доступ к эмоциональной памяти и изменить ее чрезвычайно сложно. Это исключительно сильная и прочная часть вашего чувственного пространства. Чтобы повлиять на нее, психоаналитику может потребоваться двадцать лет, в то время как одна таблетка способна на время переписать ее за двадцать минут и позволить жить и общаться в новом эмоциональном состоянии пять — десять часов. У одной из моих информанток было трудное детство, завершившееся двумя попытками самоубийства. К семнадцати годам она была твердо уверена, что экстази спасло ее, хотя также была уверена, что зашла слишком далеко с его употреблением, едва не навредив себе. Она сделала пару интересных наблюдений. Во-первых, она предположила, что экстази позволило ей преодолеть страх и недоверие к окружающим и выстроить свою социальную жизнь посредством клаббинга. Во-вторых, она сказала:

Когда я в экстази, я замечаю, что могу иначе воспринимать свои проблемы. Они не поглощают меня. Я могу быть на танцполе и позволить им проплывать у меня в голове, и я могу смотреть на них, не чувствуя, что жестко обламываюсь. Я отношусь к ним по-другому и могу попытаться разобраться в них, потому что они не владеют мной

Экстази дает ей отдохнуть от эмоциональной позиции, созданной памятью, — она может держать эмоциональную дистанцию между собой и своими проблемами, и это позволяет ей думать о них, не будучи полностью поглощенной ими. Это одна из самых позитивных и потенциально опасных сторон употребления наркотиков. Ты можешь по-новому взглянуть на свою жизнь или кончить тем, что попробуешь найти в наркотиках утешение, потому что они станут единственной вещью, которая позволит тебе подавить свои чувства. Воздействие наркотиков на систему эмоциональной памяти полезно лишь в том случае, если оно встраивается в социальную систему, в которой возможно существование новой эмоцио-нальной структуры, продолжающей приносить свои плоды, даже когда наркотик больше не действует.

До сих пор мы исследовали механизмы, посредством которых клаббинг позволяет людям выйти за рамки габитуса и некоторых аспектов процесса цивилизации. Кроме того, мы увидели, как это влияет на индивидуальное сознание и человеческую систему эмоциональной памяти. Последнее, что я хочу рассмотреть в области теории, — это то, каким образом эти изменения создают альтернативные формы лингвистического и символического знания.

Причиной одной из проблем понимания клаббинга является тот факт, что порождаемый им опыт довольно сложно внятно описать словами. (Если вы мне не верите, попробуйте кому-нибудь объяснить, каково пережить трип.) Ж. Леду говорит следующее: «Мне очень нравится идея, что эмоциональный мозг и „мировой мозг” могут функционировать параллельно, используя различные коды, и потому необязательно должны сообщаться друг с другом» [Ibid. 99].

Язык чувств и эмоций работает иначе, чем язык знаков. Мы понимаем знаки, несмотря на их случайную природу, потому что они ссылаются на определенные вещи. Так мы узнаем, что корова — это корова. Но язык чувств и эмоций можно понять только эмпатически. Грусть — это не вещь, это сложное состояние; если мы были до-статочно странными, чтобы никогда его не испытывать, мы не сможем по-настоящему понять, что это такое. Говоря о грусти, мы говорим об «упадке», «поникании» и «гнете», и эти слова, по сути, описывают состояние грусти.