Марк Уральский - Чехов и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

Однако Золя при всей его популярности во Франции и в мире не смог перестроить общественное сознание, и страна разделилась на два лагеря — дрейфусаров и антидрейфусаров. Колеблющихся было также немало, так как в обстановке инспирированной правительством псевдопатриотической, шовинистской и антисемитской истерии, подкреплявшейся сознательным обманом населения, определить, где ложь, а где правда, даже непредубежденным людям было трудно. Так, например, Альфонс Доде <���известный своим антисимитскими настроениями — М. У. > говорил корреспонденту газеты «Ле Матин»:

«Все это дело меня смущает и сбивает с толку… Должно представить доказательства всей стране, которая измучена всеми этими гнусными рассказами. Лично я, впрочем, не верю в возможность таких доказательств. Десять офицеров на основании документов постановили приговор, а я один стану его оспаривать! Такою верою в свою непогрешимость я не обладаю. Никакого участия я в этом деле не принимал, но полагаю до сих пор, что вели его правильно».

Всегда готовая к антисемитским подвигам и «разоблачениям» суворинская газета с упоением цитировала известного французского критика Ф. Сарсе (до тех пор, конечно, пока он не перешел в лагерь убежденных дрейфусаров), говорившего по недомыслию в ноябре 1897 г., что «двенадцать офицеров не могли ошибиться» и что, «если он вздумает, несмотря на это, вступиться за Дрейфуса, то его станут подозревать, что он подкуплен евреями».

«Новое время», вероятно, поступало в пансион в Ниццу. Во всяком случае, в письмах Чехова чувствуется осведомленность о суворинских комментариях к «делу Дрейфуса ‹…›

‹…› …далеко не всем образованным и непредвзятым людям России, занимавшим активную общественную позицию, удалось быстро и правильно разобраться в ситуации. Даже великолепно владевший, в отличие от Чехова, французским языком Лев Толстой тоже не мог поверить в невиновность Дрейфуса и в январе 1898 г. говорил корреспонденту газеты „Камско-волжский край“:

„Мне, по моим убеждениям, очень противна эта жидофобия во Франции и ее современный шовинизм, крики за армию, и, признаюсь, я сочувствовал движению, которое, казалось, добивается оправдания невинно осужденного. Но вот вмешалась молодежь, студенты, всюду чуткие ко всему хорошему; они за правительство, и я начинаю сомневаться, и меня смущает — как бы правда не на их стороне“ [ЯКОВЛЕВ Л.].

Василий Немирович-Данченко сообщал Чехову 3 декабря 1897 г.:

В Париже дело Дрейфуса захватило меня совсем. Был я и в палате, и в сенате <���на заседаниях, где правительство подтвердило „виновность“ Дрейфуса — М. У. > Жаль, что я не держал с Вами пари!»

Историк литературы Федор Батюшков писал Чехову 15 января 1898 г.:

Что касается истории с Zola <���Золя>, то не думаете ли Вы, что в сочувствии к нему большую роль сыграло просто недовольство правительством, против которого он решился выступить? Конечно, было бы ужасным, если бы осудили невинного, но в этом что-то все меньше и меньше сомневаются. Я как Раз теперь сидел две недели в суде присяжных — ратовал неизменно за оправдание воришек. И вот присмотревшись к другим присяжным, думал — а все же никто из них не решился бы осудить невинного, как бы некоторые из них не щеголяли «строгостью». Думаю, что и в деле Дрейфуса должны были быть несомненные улики, вопреки моему приятелю Paul Meyer’y, который склонен обвинить Эстергази. Противны лишь безумные и бессмысленные уличные манифестации, но ведь дело Дрейфуса перейдет в историю — ужели его обвинители об этом могли не подумать и обречь себя на вечное бесславие? Что-то не верится.

В «Новом времени» будущий защитник русских евреев и социалист-революционер Александр Амфитеатров с апломбом, повторяя клевету на Золя и дрейфусаров, теоретически обосновывал необходимость государственного антисемитизма.

Чехов, дистанцируясь, по своему обыкновению, от политически инсинуаций, поначалу, как и Золя, считал, что в деле Дрейфуса была допущена элементарная судебная ошибка. Он посылает из Ниццы брату Александру брошюру Э. Золя «Дело Дрейфуса. Письма к юным» (Париж, 1897) и 4 (16) января 1898 г.) пишет А. С. Суворину из Ницы:

Дело Дрейфуса закипело и поехало, но еще не стало на рельсы. Зола, благородная душа, и я (принадлежащий к синдикату и получивший уже от евреев 100 франков) в восторге от его порыва.

За этой фразой стояли следующие события: 11 (23) января военный суд, вопреки фактам, под давлением Генерального штаба и военного министерства оправдал Эстергази чтобы снять вопрос о пересмотре дела Дрейфуса. Но уже 13 (25) января в газете «Аврора» было опубликовано письмо Золя к президенту Французской республики — «Я обвиняю!» В нем Золя прослеживал весь ход «дела Дрейфуса» с 1894 г. и поименно обвинял представителей верхушки военного министерства, Генерального штаба, военный суд как «злокозненную свору истинных преступников». Он писал, что:

Самоуправство горстки чинов, — стало возможным в обстановке, — когда одурманивают сознание простого люда и бедноты, потворствуют мракобесию и нетерпимости, пользуясь разгулом отвратительного антисемитизма. ‹…› Лишь теперь начинается настоящее дело Дрейфуса, ибо лишь теперь обозначились окончательно позиции противоборствующих сторон: с одной стороны, злодеи, всеми правдами и неправдами стремящиеся похоронить истину, с другой стороны, правдолюбцы, готовые отдать жизнь за торжество правосудия [ЯКОВЛЕВ Л.].

Вскоре после появления открытого письма Золя были предъявлены официальные обвинения в клевете на военное министерство, Генеральный штаб и военный суд, и он сам предстал перед судом присяжных. Письмо же его взорвало не только французское общество. Последовали обращения о пересмотре дела Дрейфуса, подписанные известными писателями, художниками, учеными Европы. Среди них — Метерлинк, Моне, Ренуар, Пруст [КУЗИЧЕВА].

Несмотря на это «Новое время» 3 (15) января 1898 г. объявило выступление Золя неподсудным «фактом психиатрии». А. С. Суворин в очередном «Маленьком письме» объяснял это его шаг тем, что «восстает самолюбие знаменитого писателя, задетого за живое, больно, чрезвычайно больно укушенное неуспехом», — из-за чего он прибег, мол, к «скандалу, как к средству шумному и весьма безопасному». Излюбленной темой французских и русских антисемитских газет и самого Суворина, было обсуждение клеветнического слуха о том, что защиту Дрейфуса финансируется некий международный еврейский «синдикат с центральной кассой, в которую плывут деньги ‹…› добровольные пожертвования и принудительный налог». В финале своего «Маленького письма» от 3 (15) января Суворин хвалил суд за то, что «еврейская плутократия и союзная ей французская поставлены на свое место. Это было необходимо сделать, ибо горе было бы государству, если б оно стало идти по указке этой „нечистой силы“» [КУЗИЧЕВА].