Марк Уральский - Чехов и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

Затем произошло столкновение Дофина, обиженного критической рецензией в «Русской мысли», с ее редактором Вуколом Лавровым, которого он ударил по лицу. Этому инциденту Суворин-старший находил всяческие оправдания [272], но Антона Чехова поступок Дофина крайне возмутил. Он писал сестре по этому поводу 11 марта 1893 г. (Мелихово):

Алексей Алексеевич Суворин дал пощечину Лаврову. И приезжал за этим. ‹…› Сукин сын, который бранится ежедневно и знаменит этим, ударил человека за то, что его побранили. Хороша справедливость! Гадко [ЧПСП. Т. 5. С. 185].

31 марта 1893 г. Александр Павлович пишет брату из Петербурга:

…мне сообщено стороною, что после твоего письма старику <���А. С. Суворину> ни один Чехов терпим в редакции быть не может. Верю я этому охотно. Дофин зачеркивает и разбирает мои статьи и заметки ужасно. Рассказов моих также печатать не желает. Я не знаю содержания твоего письма старику Суворину, но знаю его последствия. Мих<���аил> Алекс<���еевич> и дофин оба вместе упрекают тебя в самой черной неблагодарности. Ты-де всем от первой нитки до последней, от денег и до славы обязан старику. Без него ты был бы нулем. Ты же в знак благодарности суешь свой нос в семейные дела и восстановляешь его против детей. Об этом у нас говорят в редакции громко, даже в моем присутствии [ЧПСП. Т. 5. С. 197–198].

Антон Чехов ответил брату 4 апреля 1893 г (Мелихово):

Я собирался писать <���А. С.> Суворину, но не написал ни одной строки, и потому письмо мое, которое так возмутило дофина и его брата, есть чистейшая выдумка. Но раз идут разговоры, значит, так тому и быть: старое здание затрещало и должно рухнуть. Старика мне жалко, он написал мне покаянное письмо; с ним, вероятно, не придется рвать окончательно; что же касается редакции и дофинов, то какие бы то ни было отношения с ними мне совсем не улыбаются [273]. Я оравнодушел в последние годы и чувствую свою animam <���душу, лат.> настолько свободной от забот суетного света, что мне решительно всё равно, что говорят и думают в редакции. К тому же по убеждениям своим я стою на 7375 верст от Жителя и К°. Как публицисты они мне просто гадки, и это я заявлял тебе уже неоднократно [ЧПСП. Т. 5. С. 197–198].

Как было сказано выше, ничем не омрачаемые с начала 90-х гг. дружеские отношения между А. С. Сувориным и Антоном Чеховым дали серьезную трещину из-за принципиальных разногласий по отношению к «делу Дрейфуса». Разрыва не произошло, но, судя по переписке, имело место резкое снижение градуса интимности и сердечного дружелюбия. В плане общественном современники даже поговаривали об окончательном разрыве с «Новым временем» и окончательном переходе Чехова в лагерь либеральных демократов. Советские чеховеды на сей счет высказывались однозначно и безапелляционно:

Дело Дрейфуса сыграло в жизни Чехова решающую роль. Во-первых, он окончательно и навсегда порывает с «Новым временем», что в сущности уже было сделано раньше, ибо после нескольких публицистических заметок, напечатанных в «Новом времени» еще в 1893 году, Чехов не дал суворинской газете ни одной строчки.

Во-вторых, во всей неприкрытости проявленная «Новым временем» гнусность не могла не повлиять и на личные отношения с Сувориным, последние нити близости с которым рвутся как раз после 1897–98 годов.

Выработав в себе определенное отношение к «Новому времени» и сняв с себя гнет воздействия Суворина, то есть перестав видеть в нем нравственный для себя авторитет, Чехов избавлялся и от всех последствий тех отрав, которыми заражала его суворинская идеология [СОБОЛЕВ].

На самом деле все было значительно сложнее и запутаннее. Алесей Сергеевич Суворин, как член-учредитель «Союза русского народа» и «Русского национального собрания» в начале 1900-х гг. официально вошел в состав охранительского объединения национал-патриотов, группировавшегося вокруг Престола, а его газета с приходом в нее таких ярких публицистов как М. О. Меньшиков и В. В. Розанов стала могучим рупором правоконсервативной идеологии. Чехов же, напротив, печатался в это время уже только в либерально-демократической прессе, близко сошелся с В. Короленко и Горьким, симпатизировал И. Д. Сытину и его достаточно «левой» газете «Русское слово». Т. е. в политическом плане полный разрыв был налицо. Однако в личном плане, несмотря ни на что, Суворин продолжал оставаться для Чехова близким человеком.

Вот как развивались основные события чеховско-суворинской «дрейфусианы»:

Капитан французского Генерального штаба еврей Альфред Дрейфус был судим в 1894 г. французским военным судом за шпионаж в пользу Германии и приговорен к вечной ссылке на Чертов остров во Французской Гвиане. Единственным доказательством вины Дрейфуса было перехваченное французской контрразведкой шпионское донесение («бордеро»), будто бы написанное его рукой. Этот первый процесс по «делу Дрейфуса» привлек внимание французской и мировой общественности вопиющими нарушениями закона, с которыми проводились следствие и суд. Серьезные подозрения вызывала также явно инспирированная французскими властями разнузданная антисемитская кампания, имевшая своей целью прикрыть судебные махинации. Внимания Чехова первый процесс по «делу Дрейфуса» ‹…› не привлек, несмотря на то что «Новое время» сразу же подключилось к антисемитской травле Дрейфуса и его защитников. События же тем временем развивались так: новый начальник французской контрразведки Ж. Пикар в 1896 г. обнаружил, что автором шпионского донесения был не Дрейфус, а представитель франко-австрийской аристократической семьи майор Эстергази. Пикар поставил об этом в известность Генеральный штаб, за что и был срочно отстранен от должности и командирован в Тунис. Об этом факте узнал сенатор О. Шерер-Кестнер и обратился к военному министру с требованием о пересмотре дела, о чем 18 (30) октября появилось сообщение в газете «Фигаро». Не получив официального ответа, Шерер-Кестнер опубликовал в газете письмо о невиновности Дрейфуса. Затем 4 (16) ноября открытое письмо военному министру опубликовал в «Фигаро» Матье Дрейфус, брат осужденного. В этом письме изменник Эстергази был назван по имени. К тому времени вышло второе издание брошюры Б. Лазара «Судебная ошибка. Правда о деле Дрейфуса».

Чехов выехал из России 1 сентября 1897 г. Он намеревался остановиться в Биаррице, но, побывав там и посетив Париж и Монте-Карло, обосновался в русском пансионе в Ницце. 4 (16) декабря 1897 г. он пишет из Ниццы издателю газеты «Русские ведомости» юристу В. Соболевскому: «Я целый день читаю газеты, изучаю дело Дрейфуса. По-моему, Дрейфус не виноват». ‹…›

Причиной довольно непродолжительной, но очень энергичной вспышки интереса Чехова к «делу Дрейфуса» была, по-видимому, активная позиция, занятая по отношению к этой правительственной провокации Эмилем Золя, за творчеством которого он уже много лет следил с интересом и, хоть и не всегда, с симпатией.