Марк Уральский - Чехов и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

А. А. Суворин — А. П. Чехову, 6 сентября 1888 (Москва:

Ваше письмо [269], уважаемый друг, я читал с невольным чувством смущения. Я не люблю читать брани и не люблю писать ее. Написав Вам о жидах несколько бранных тирад, я почувствовал желание извиниться перед Вами за них, но между губами и краями чаши большое расстояние и я ничего не написал. Получив теперь Ваше письмо с ответом, я в каждой строчке ожидал встретить отзвук того неприятного чувства, с которым брань читалась, но Вы оказали мне снисхождение — Аллах да возрастит Ваши будущие плантации подсолнуха! Относительно жидовской проблемы мои мнения такое: Россия опоздала со своим вынужденным объединением. Франция, Италия, Германия стоят перед нами как слитные народы, хотя в каждой из этих стран обезличилось в общую форму столько цветов, что весь солнечный спектр сливается в один белый цвет. Население этих стран внутренне перегорело и скипелось еще в то время, когда никто особенно не ценил и ни во что не ставил цвет своей крови. В Германии объединение совершилось не при Бисмарке, объединившем Германию только политически, а еще во времена Гете и Шиллера. Тогда еще Шваб и Славянин, жившие в границах немецкой земли, признали единую Фатерланд и общих поэтов — литературу. Сделалось это как то очень легко в порыве общего одушевления. У нас же то же самое движение началось столетием позже, как раз тогда, когда кругом все заговорили о правах каждой нации на отдельную жизнь. Из всех щелей полезли «нации». ТОЛЬКО москвич считает своим отечеством всю Россию, для южанина же его политическая родина — Малороссия, для чухонца — Финландия, армянина — Кавказ, для сибиряка — Сибирь, поляка — Польша и т. д. Тридцать лет у нас идет какая-то странная внутренняя усобица. Первое в стране место русских оспаривается всеми и мне кажется наше правительство теперь обязано приложить особые усилия к русификации страны, путем ли специальных мер или же постоянно являя себя хозяином страны: заботливым для всех и для всего, а поэтому нужным и благодетельным. Из жидов, по-моему, должен быть один выход: или делайся русским или поезжай в Америку. Относительно их я допускаю единственную только снисходительность — к их акценту и к висячим на подобие Семирамидиных садов косам, от которых они не успеют избавиться в первых поколениях. Я подвергал бы неумолимой каре тех наших администраторов, которые за деньги ли или по либеральным своим понятиям облегчают разные ограничения, положенные для евреев законом, ибо они-то и заставляют газеты говорить о жидах постоянно, растравляя этот вопрос из боязни что его, пожалуй, возьмут да и решат под шумом. Конечно, лучше если бы жидам не напоминали постоянно, что они жиды, если бы лучшие из них могли читать всякую русскую газету, не оскорбляясь за «своих», но кто виноват в этом. Что это за еврейская комиссия, которая существует десять лет и не может ни провести свои занятия к концу, ни уничтожиться? [270]Ее боятся закрыть, чтобы обойти необходимость прямо высказаться против жидовства, у нас предпочитают пользоваться относительно евреев завалить полузаконодательными, полуадминистративными мерами, а заметьте, всякий взрыв в печати против евреев возникает вследствие разных слухов именно об этой комиссии, председатель которой слывет за иудофила. Никогда бы я не допустил построения в Петербурге роскошной синагоги. Язычникам не позволят у нас построить великолепное капище на главной улице города и тем хотя внешним образом выказать силу и могущество секты, обожающей идола, которому воскуряется фимиам в этом капище… огнепоклонников без дальних разговоров турнули из Баку, а за что? Магометане не имеют ни одного минарета в Петербурге, и молятся на каких-то задворках конечно не по недостатку желания иметь свою большую и простую мечеть, и не по недостатку расположения жертвовать на нее. Евреи даже по закону поставляются на одну доску с магометанами — за переход из православия в протестантство или католичество — ссылка, за переход в иудейство или магометанство — каторга — отчего же им даются преимущества? Я не за православие оскорбляюсь конечно. Меня это возмущает как факт подкупа, преклонения русской высшей администрации перед денежным евреем и его богом. Впрочем, признаюсь и в том, что эта синагога кажется мне точно построенной на фундаменте русской церкви. Послаблений еврейству я не допускаю особенно для нашего времени — мы народ молодой и после 61-го года как будто растерявшийся… для еврея это жертва слишком легкая и бессильная. Затем — это мое верование, происхождение которого я, может быть, не сумею указать — мы стоим перед временем великих войн, когда нам потребуется вся крепость нашего национального духа, а 5,000,000 евреев разошедшихся по России, это право 5,000,000 бочек пороха подкаченных под Московский кремль. В этом сравнении доля правды есть.

Вы скажете вот мнение человека предвзятого и испуганного. Я готов признать это. В последние годы я чувствую, что понемногу становлюсь человеком предвзятым. Насколько сумею, буду избавляться от этой предвзятости, хотя она природой мне предуказана, мой отец часто бывает чрезвычайно нерешителен даже относительно мелочей — еще вчера вечером мы с ним целый час решали новой ширины сделать окна в зале нашей дачи — в 1.5 арш., или же в 1.75, или в 2 ар., не решили, пошли на самое место постройки, промеряли и прикидывали еще 1.5 ч. (буквально с 8 ч. вечера до половины десятого) и опять не решили — отец отложил на сегодня и сказал, что поговорит с Айвазовским — это за восемь лет ежедневных разговоров и совещаний с отцом приучило меня ненавидеть нерешительность и неопределенность, я на все желаю (невольно) решений крайних и быстрых, и потому по необходимости предвзятых. Впрочем и Ваше решение вопроса вовсе не решение Вы предлагаете только помнить о жиде, что он жид, и относиться к нему также как и ко всякому другому русскому гражданину. Первое со вторым не вяжется, а если Вы оставите только второе, то это будет не Ваше решение вопроса, а тех, кто даже не понимает трудности еврейского вопроса «выпустить евреев в Россию — вот и все». Но довольно, довольно о жидах и газетных темах. Я потому и Одиссею свою забросил, что когда писал ее, мне казалось что я пишу не письмо, а корреспонденцию. Лучше я Вам ее как-нибудь на словах расскажу [271].

Позже имели место конфликты, уже так сказать, «внутрисемейного» характера, связанные как с осуждением Чеховым нововременской клеветнической кампании против Антокольского — см. Гл. V, так и с его критикой там же журналистской активности Дофина:

Вы пишете мне и негодуете, что бранят Вашего сына, но ведь бранят не сына, а А. А. Суворина, журналиста, к<���ото>рый написал «Палестину», пишет в «Нов<���ом> вр<���емени>», сам когда-то бранил Мартенса, говорил в Париже от имени русской печати и напечатал за своею подписью фельетон о своей поездке. Он самостоятельная величина и может сам за себя постоять. Из Вашего письма выходит так, как будто А<���лексей> А<���лексеевич> особняком стоит от «Нов<���ого> врем<���ени>» и несет кару за грехи, не будучи причастен к газетному делу.