Марк Уральский - Чехов и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

Когда приходила хандра, Левитан бежал от людей. Они казались ему врагами. Он становился груб, дерзок, нетерпим. Он со злобой соскабливал краски со своих картин, прятался, уходил с собакой Вестой на охоту, но не охотился, а без цели бродил по лесам. В такие дни одна только природа заменяла ему родного человека, — она утешала, проводила ветром по лбу, как материнской рукой. Ночью поля были безмолвны, — Левитан отдыхал такими ночами от человеческой глупости и любопытства.

Два раза во время припадка хандры Левитан стрелялся, но остался жив. Оба раза спасал его Чехов.

Хандра проходила. Левитан возвращался к людям, снова писал, любил, верил, запутывался в сложности человеческих отношений, пока его не настигал новый удар хандры [ПАУСТОВСКИЙ].

Вышеприведенный отрывок из повести Паустовского дает, в общих чертах — «импрессионистически», представление о личности Левитана и особенностях его бытования. Можно предполагать, что если бы чеховский друг-художник по случаю ознакомился с определением своей персоны как «жидоватый брюнет из высшего света» [301]или нижеприводимым письмом своего приятеля к их общему знакомому Федору Осиповичу Шехтелю, то, несомненно, несмотря на явно шутливый характер ксенонимических инвектив в его адрес, посчитал бы их для себя оскорбительными.

А. П. Чехов — Ф. О. Шехтелю, 8 июня 1886 г. (Бабкино):

Письмо Ваше получил. Ответ мой прост: Вы свой собственный враг… Во-первых, нельзя так легкомысленно относиться к гимнастике, и во-вторых, стыдно сидеть в душной Москве, когда есть возможность приехать в Бабкино… Житье в городе летом — это хуже педерастии и безнравственнее скотоложства. У нас великолепно: птицы поют, Левитан изображает чеченца, трава пахнет, Николай пьет… В природе столько воздуху и экспрессии, что нет сил описать… Каждый сучок кричит и просится, чтобы его написал жид Левитан, держащий в Бабкине ссудную кассу.

‹…›

Приезжайте не на неделю, а на две — на три. Каяться не будете, особливо если Вы не против житья по-свински, т. е. довольства исключительно только растительными процессами. Бросьте Вы Вашу архитектуру! Вы нам ужасно нужны. Дело в том, что мы (Киселев, Бегичев и мы) собираемся судить по всем правилам юриспруденции, с прокурорами и защитниками, купца Левитана, обвиняемого в a) уклонении от воинской повинности, b) в тайном винокурении (Николай пьет, очевидно, у него, ибо больше пить негде), c) в содержании тайной кассы ссуд, d) в безнравственности и проч. Приготовьте речь в качестве гражданского истца. Ваша комната убрана этюдами. Кровать давно уже ждет Вас.

Пишите, когда ждать Вас? Мы устроим Вам торжественную встречу.

Аптека у нас есть. Гимнастикой заниматься есть где. Купанье грандиозное. Рыба ловится плохо.

Жму руку. А. Чехов [ЧПСП. Т. 1. С. 248–249].

В контексте вышесказанного не могли — гипотетически! — не задевать Левитана такие вот «ксенонимические» реплики его друга, которые, конечно, предназначались для русских ушей, но, наверняка в той или иной форме, долетали и до него при их совместном времяпровождении:

«Кофе подают в молочничках. Много жидов» — это впечатление от Вены;

«Если иногда жиды или министры забирают в свои руки прессу, то почему не дозволить этого Моск университету?»;

«Будьте, голубчик, здоровы, толсты, веселы и покойны. „Влюбляйтесь, судите жидов, молитесь и кушайте побольше“»;

«Защищаться от сплетен — это все равно, что просить у жида взаймы: бесполезно»;

«Был я в Львове (Лемберге), галицийской столице, и купил здесь два тома Шевченки. Жидов здесь видимо-невидимо. Говорят по-русски»;

«Этот еврей не без таланта, но уж очень он самолюбив и зол. Зол, как богомолка, которой в толпе наступили на ногу» — это о земляке, журналисте и краеведе Александре Марковиче Гутмахере (псевдоним А. М. Гущин; 1864–1921), который прислал ему свою книгу «Таганрогские мотивы» (1894 г., Харьков). В нее вошли рассказы, стихотворения и статьи Гутмахера. Среди них две статьи, написанные в 1891 г.: «Н. Ф. Щербина» и «А. П. Чехов», под общим заглавием «Таганрогские таланты».

…пришлите мне через москов. магазин книжку Людвига Берне, холодного жидовского умника… — это, видимо, о книге «Из дневника» Л. Бёрне (Börne; наст. имя Иуда Лейб Барух; 1786–1837), немецкого публициста и писателя еврейского происхождения поборника эмансипации евреев [302].

«Липскеров уже не жид, а англичанин и живет около Красных ворот в роскошном палаццо, как герцог. Tempora mutantur (временя меняются), и никто не предполагал, что из нужника выйдет такой гений» — это об Абраме Яковлевиче Липскерове (1856–1910), редакторе-издателе газеты «Новости дня» (с 1883 г.) и журнала «Русский сатирический листок» (1882–1884 и 1886–1889);

«Не люблю, когда жидки зря треплют мое имя. Это портит нервы» [303].

В этом отношении показательна подпись Левитана под текстом его письма А. П. Чехову от 8 февраля 1897 г. (Москва):

Хотя я и, тем не менее, пишу тебе, и пишу следующее. На днях я чуть вновь не околел и, оправившись немного, теперь думаю устроить консилиум у себя, во главе с Остроумовым, и не дальше, как на днях. Не заехать ли тебе к Левитану и в качестве только порядочного человека, вообще, и, кстати, посоветовать, как все устроить.

Слышишь, аспид?

Твой Шмуль [ПИСЬМА-И. И. ЛЕВИТ].

«Шмуль» — ксенотип, презрительное обозначение еврея «вообще», нередко используемое Чеховым в переписке. Представляет собой распространенный в идишевской среде диалектический вариант еврейского мужского имени Шмуэль (Самуил). В переводе с древнееврейского оно означает «услышанный богом». То, что Исаак (уменьшительная форма — Ицик) Левитан подписался в своем выдержанном в иронико-комическом тоне письме этим именем — это явно намек на засоренность разговорной речи друга-писателя юдофобскими коннотациями. Впрочем, никаких конфликтов на почве юдонеприязни между Чеховым и Левитаном молва до нас не донесла. Единственная серьезная ссора, которая произошла между друзьями, имела любовно-романтическую подоплеку. Она произошла из-за чеховского рассказа «Попрыгунья», в котором Левитан узрел свой карикатурный портрет в образе главного героя — художника Рябовского, а в Попрыгунье — образ его интимной подруги художницы Софьи Петровны Кувшинниковой. Хороший знакомый А. П. Чехова писатель Александр Лазарев-Грузинский в своих воспоминаниях о нем пишет:

В восьмидесятых годах Чехов дружил в Москве с Софьей Петровной Кувшинниковой. Это была дама уже не первой молодости, лет около сорока, художница-дилетантка, работою которой руководил Левитан. Никакой художественной школы, как я слышал, она не кончила. Муж ее был полицейским врачом, кажется при Сущевской части. Раз в неделю на вечеринки Кувшинниковых собирались художники, литераторы, врачи, артисты. Часто бывали Чехов и Левитан [304]. Я не был знаком с Кувшинниковой, но о ней мне много рассказывали жанрист <���Адольф> Левитан, брат знаменитого пейзажиста…