Марк Уральский - Чехов и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

Во время посещения Лескова С. М. Дубновым ‹…› летом 1882 г. писатель, как вспоминает Дубнов, отпускал «комплименты Брафману» и его «любопытной „Книге Кагала“», уверял собеседника в искренности Брафмана, «верующего христианина», и, споря с Дубновым, высказывал «обиду на евреев, отождествляющих христианское иконопочитание с идолопоклонством» [ЛЕВИН С.].

Одиозно-скандальная «Книга кагала» представляла собой не что иное, как перевод протокольных записей решений руководства минской общины конца XVIII — начала XIX века [97] Книга была переведена на французский, польский и немецкий языки. Приводимые в ней материалы являются подлинными, он послужили многим историкам материалом для изучения жизни еврейства России в XIX в. Но авторская концепция кагала как государства в государстве (лат. status in statu), направленного против христиан — типичный образец антисемитской публицистики того времени. . Однако Брафман скомпоновал и прокомментировал их так, как будто они не утратили своего значения и в новое время.

Вся политика кагалов была представлена Брафманом в качестве тайного заговора, имевшего двоякую цель: держать в повиновении еврейские массы и всячески противодействовать государственной политике, якобы направленной на просвещение и реформирование быта евреев. Это произведение на многие годы стало «настольной книгой русского антисемитизма». По мнению еврейских историков, «Книга Кагала» в момент своего появления произвела шок на русских читателей. В том числе и на писателей. В домашней библиотеке Ф. М. Дос тоевского было <���оба> издания этой книги [98] Один экземпляр книги Брафман подарил ему 6 апреля 1877 г. с надписью: «Федору Михайловичу Достоевскому в знак глубокого уважения от автора». По мнению комментаторов «Дневника писателя» за 1877 г., в словах: «Ну что если тут же к этому освобожденному мужику ‹…› нахлынет всем кагалом еврей…» и «Но да здравствует братство!» Достоевский частично опирается на книгу Брафмана «Книга Кагала…» [ФМД-АЖТ]. . Из нее Достоевский заимствовал идею еврейского status in statu для своей известной статьи «Еврейский вопрос» в мартовском выпуске «Дневника писателя» 1877 г. А Вс. Крестовский явно заимствовал у Я. Брафмана отталкивающее описание миквы (ритуального бассейна для окунания женщин) в своем юдофобском романе «Тьма египетская» (1889): первая часть трилогии под условным названием «Жид идет!»; две последующие части — «Тамара Бендавид» (1890) и «Торжество Ваала» (1891) [ЛЕВИН С.].

Другим примером не этнического , а религиозного юдофобства Лескова служит его рассказ «Владычий суд» (1876), где он отразил свое отношение к трагическому положению евреев, у которых по рекрутскому набору власти насильно забирали детей в армию [99] С 1827 г. согласно указу Николая I каждая еврейская община должна была поставить на военную службу в три раза больше восемнадцатилетних юношей, чем христианская. В счет недостающих рекрутов забирали детей с 12 лет. Мальчиков отправляли в школы кантонистов или определяли на постой в села подальше от черты еврейской оседлости. Задачей наставников кантонистов было угрозами, посулами, физическими и моральными истязаниями выбить из еврейских детей все еврейское, заставить их принять христианство и даже сменить имена и фамилии. Достигнув восемнадцатилетнего возраста, кантонисты должны были еще 25 лет служить солдатами в различных воинских частях. Некоторым из них после крещения удавалось дослужиться до младших офицерских званий. ‹…› бывший кантонист, крещеный еврей по фамилии Арнольди, дослужился до чина генерала от артиллерии. В 1892 году он позировал будущему академику живописи Моисею Львовичу Маймону в образе старого еврея для картины «Марраны и инквизиция в Испании» [ЛЕВИН С.]. . Жалкий, полусумасшедший старик-еврей продал все имущество, чтобы нанять в рекруты вместо своего единственного сына другого молодого еврея, который оказался мошенником и, забрав деньги, крестился, дабы избежать призыва в армию. Только вмешательство киевского митрополита Филарета восстановило справедливость. Старик-еврей уверовал во Христа, принял православие и разбогател. Кроме яростного неприятия иудейства, у Лескова к евреям в 70-е годы, существовала также неприязнь как к «эксплоататорам», см., например, его письмо своему зятю Дмитрию Ноге (конец 70-х гг.).

Что евреи оч<���ень> большие эксплоататоры, — это не подлежит ни малейшему сомнению, и развивать это в суждениях общего свойства — не полезно и не интересно. Надо давать фактические доказательства их эксплоататорской лютости, всегда точно обозначенные. Иначе все подобное не только не достигает никакой полезной цели, но служит во вред христианскому населению, ибо носит характер бездоказательный, стало быть, почти не основательный.

Таких корреспонденции нельзя, да и не следует печатать. Кто хочет писать, пусть пишет просто: «в селе таком-то случилось то-то». Это всегда будет принято, a общие суждения и анекдотические случаи в NN с гг. N.N и евреем X. — не годятся [MARCADÉ. Р. 428].

Можно с уверенностью полагать, что именно 70-е — 80-е годы XIX в. Лесков, находившийся в состоянии «поисков религиозной аутентичности», воспринимал иудаизм исключительно в его «узкоталмудическом толковании» [MARCADÉ. Р. 428] и, как следствие этого, крайне отрицательно. В частности, именно на этом основании строилось его убеждение, что в любой житейской ситуации поведение еврея (идет речь о местечковом еврействе) обусловлено специфическими формами его религиозной обрядности, мировоззрения и быта [MARCADÉ Р. 427].

Для общей оценки еврейской морали, в основе которой лежит тысячелетний Закон (Галаха), Лесков, например, в письме к А. С. Суворину (зима 1877–1878 г.) использует уничижительное определение «пустосвятство»:

Посылаю Вам рассказ, он написан литературно и после большого изучения жидовского пустосвятства, которое, по моему, лежит в основе всей жидовской морали. Как дитя заправляется, религиозно, — так оно и развивается далее, нравственно, — все в одном душевном настроении. Весь вопрос в том, что жид может во всем себя оправдать в своей совести.

Тысячелетнюю мудрость иудейского Закона, записанную в Талмуде, которую свято чтят верующие евреи, Лесков презрительно именует «суеверными предрассудками»:

Имея в виду Ваши контро-жидовские статьи, я написал для Вас рассказ в этом роде (в котором я никогда не дебютировал). Я не знаток жидовского жаргона и не на нем играю, а строил все на жидовском настроении, имеющем свои основы в жидовской талмудической морали и суеверных предрассудках, которые в этом племени сильнее, чем во всяком другом; но о них обыкновенно не говорят беллетристы, потому что не знают их, — потому что их изучить труднее, чем смешить жаргоном, см. «Письма» в [ЛЕСКОВ-НС].